Журнал «Если», 2005 № 07
Шрифт:
КРИТИКА
Глеб Елисеев
Генераторы иллюзий
Редко, но бывает: тема основательно отработана литераторами, а устоявшегося определения её так и не появилось. Именно это и произошло с понятием «виртуальная реальность». Критик со свойственной ему скрупулезностью попытался восполнить существующий пробел, занявшись анатомией популярного направления фантастики.
Первым термин «виртуальная реальность» употребил известный компьютерный специалист Джейрон Ланье в 1981 году, основываясь на понятии «виртуальность», использованном Теодором Нельсоном
А между тем идеи виртуальных миров издавна существовали в литературе.
Возможно, первыми историями о виртуальности стали рассказы европейских хронистов о царстве Хасана ибн Сабаха, легендарного Старца горы, главы мусульманской секты исмаилитов. По преданию, этот вождь беспощадных наемных убийц-ассасинов вербовал новых членов секты, приглашая их в замок Аламаут, на севере Ирана. Там будущим рабам Старца горы подмешивали в еду гашиш, и они «просыпались» в мусульманском раю, среди обворожительных гурий. И главное, как уверяли европейские хронисты, ощущения, которые испытывали ассасины в этом наркотическом эдеме, ничем не отличались от реальных. После того как одурманенные гашишем приходили в себя, они были готовы исполнить любое приказание Старца, лишь бы получить возможность вернуться назад, в этот волшебный парадиз.
К проблемам виртуальности, только уже не уголовно-исторического, а онтологического характера, имеет отношение и одно из важнейших направлений философии в принципе — так называемый «субъективный идеализм». Ведь главная проблема, которой посвящены размышления епископа Беркли или Дэвида Юма: «Существует ли наш мир на самом деле или он является только продуктом воображения?». «Барьер чувств» — понимание того, что мы воспринимаем окружающее нас через неизбежный фильтр зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания — порождал у мыслителей подозрения в возможной принципиальной неполноценности наших органов чувств.
На размышления об особой реальности, в большей степени зависящей от нашего мозга, нежели от внешнего мира, наводило и поведение душевнобольных. Легко отправлял человека в виртуальные миры и наркотический транс, о чем неоднократно писали литераторы в произведениях, находящихся у самых границ континента фантастики (Т. де Куинси «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум», О.Хаксли «Двери восприятия»).
И ясно, что идея пластичного мира, целиком зависящего от воли человека, мира, где можно стать неким «мини-Богом», получив эрзац всемогущества, не могла не привлечь внимания писателей-фантастов.
По способу осуществления господства над реальностью литературные произведения о виртуальных мирах более или менее четко делятся на три группы:
1. Аппаратная виртуальность, когда герой создает иной, ложный, вторичный мир (или проникает туда) при помощи неких механических приборов. В сущности, все произведения о вторичных мирах, сгенерированных компьютерами, относятся к текстам аппаратной виртуальности.
2. Медикаментозная виртуальность, где герой оказывается в ином, внешне столь же реальном мире при помощи химических препаратов.
3. Волевая виртуальность, в которой герой умеет переходить из нашего мира в другой, созданный его воображением, либо он просто подчиняет своим желаниям наш мир, который тогда оказывается не более чем иллюзией, разновидностью виртуального пространства.
В любом случае виртуальность мира предполагает его податливость, его зависимость от воли человека. Поэтому
Здесь, правда, следует обратить внимание на одну тонкость, связанную с разделением двух НФ-тем — виртуальной реальности и параллельных миров. В произведениях о параллельных мирах всегда подразумевается, что эти миры существуют на самом деле, что они столь же реальны, как и наша планета. И даже если подобные реальности не равноценны (например, замок Ам-бер и его отражения в «Янтарных хрониках» Р.Желязны), все равно это разница между оригиналом и множеством копий. В текстах же о виртуальной реальности подразумевается, что существует только одна истинная реальность, а все остальные — просто обман чувств, вызванный при помощи различных ухищрений. Главная интрига большинства таких произведений строится вокруг осознания героем того, что он существует в ложной реальности, что он жертва заговора или изощренного обмана, которые вырвали его из единственно правильного, подлинного мира.
Представление о реальности в сочинениях, описывающих виртуальные миры, оказывается близко к восприятию мира индуистами или буддистами. Окружающий мир в такой ситуации выглядит иллюзией, «майей», говоря словами представителей восточных религий, или «сложнонаведенной галлюцинацией», если использовать термин братьев Стругацких. И хорошо, если за этим «покрывалом Исиды» находится некая другая, истинная реальность, «внутренняя Монголия» из романа В.Пелевина «Чапаев и пустота». А если там нет ничего? Если существуют только бесконечные иллюзии — одинаково подлинные и одновременно столь же одинаково ложные? (Тот же роман Пелевина допускает и такое прочтение событий, происходящих с главными персонажами.) Впрочем, обычно фантасты не позволяют себе слишком уж заигрываться в метафизические игры.
Главную проблему восприятия человеком виртуальной реальности четко сформулировал С.Лем в далеком 1970 году в монографии «Фантастика и футурология»: «Фантоматика — если учитывать лишь ее функцию маскировки, иллюзии действительности — отличается такой специфической особенностью, что неизбежно устраняет различия между «лицом» и «маской».
А самая значительная опасность, какая грозит героям произведений о виртуальности — это не осознание ими ложности окружающего мира, а понимание того, что они сами — тоже иллюзия. Об этой угрозе прекрасно написал еще в 1960 году Ф.Лейбер в рассказе «Марианна». Здесь героиня истории об аппаратной виртуальности, постепенно уничтожая иллюзию окружающего мира, доходит до логического конца — осознания собственной иллюзорности. И она нажимает на пульте управления кнопку-ликвидатор «Марианна».
Впрочем, даже столь решительный эксперимент не дает возможности герою выяснить: в истинном или ложном мире он существовал? Будет ли считаться самоубийством самоуничтожение сложной компьютерной программы, внезапно осознавшей себя индивидуумом? Единого ответа на этот вопрос НФ не дает…
Самым последовательным «популяризатором» идеи виртуальности окружающего мира был Ф.К.Дик. Писатель говорит об иллюзорности окружающего даже в романе «Человек в Высоком замке», внешне относящемся к жанру «альтернативной истории». Один из главных героев, японец Тагоми, медитируя над ювелирным украшением, не столько переносится в параллельную (нашу) реальность, сколько фактически создает ее. А весь пафос финальной речи героини книги Джулианы Фринк сводится к тому, что Земля, где во второй мировой войне победили Германия и Япония, — это просто общая галлюцинация человечества, виртуальность, которая может быть рассеяна усилием воли людей, готовых поверить в иную версию истории.