Журнал «Если», 2006 № 04
Шрифт:
То, что фантастика занимает в чтении подростка значительное место, известный факт. Во многом благодаря игровому элементу, доминирующему в детской НФ-прозе, ребенок становится соучастником игры-приключения, игры-поиска, игры-познания. Вместе с героями книг подросток познает мир. И дело не только в этом. Существенное отличие детской и подростковой литературы от «взрослой» состоит в том, что она является прямым продолжением педагогики, а значит, в ее основе лежат два базовых принципа: дидактика и воспитание. То есть вся подростковая литература во все времена опиралась на жюль-верновский завет «Развлекая — поучать». Как говорил просвещенный князь В.Ф.Одоевский, дискутируя с противниками сказки и фантастики в чтении детей: «Непроснувшиеся более чем спят». Князь-литератор, сам автор множества сказок и фантастических повестей, справедливо считал, что именно фантастика
На Западе это понимают, НФ-литература там заняла прочное место в школьных программах, к произведениям для детей и подростков относятся с особым трепетом.
А что же в России? Хорошая детская фантастическая проза — явление в современной словесности не просто редкое, а фантастически редкое. О сформировавшемся направлении или писательской школе (как, например, в той же западной традиции, да и в недавнем нашем прошлом) говорить и вовсе не приходится. Понятие «фантастическая проза для детей и юношества» у нас связано с неприлично узким кругом имен, да и тот стремительно сокращается: нет уже в живых бесспорных классиков жанра Николая Носова, Кира Булычёва, Евгения Велтистова, Георгия Мартынова и Виталия Мелентьева; давно не работают в этой области Георгий Садовников и Анатолий Мошковский; не спешат издатели выпускать новые книги Владимира Малова; детская проза Владислава Крапивина все заметнее взрослеет, а другой талантливый уралец Павел Калмыков, мощно дебютировав в конце 80-х искрометной повестью «Школа мудрых правителей, или Истории Королятника», кажется, вообще отошел от активной литературной деятельности… Практически в гордом одиночестве пытаются противостоять энтропии жанра Андрей Саломатов и Тамара Крюкова, да есть еще около десятка «залетных» авторов.
В условиях почти полного вакуума в 2001 году была придумана премия «Алиса», присуждаемая за лучшее фантастическое произведение для детей. Затея благородная, но и сумасшедшая одновременно, — поддержать, с одной стороны, единицы отчаянных энтузиастов (и прежде всего, из числа молодых авторов) подростковой фантастики, а с другой — попытаться стимулировать развитие самого жанра. Но за несколько лет существования премии оказалось, что список достойных ничтожно мал.
Абсурдность ситуации, сложившейся в российской детской литературе вообще и в фантастике в частности, особенно заметна на фоне активной работы по созданию специализированных справочников. Просто Кафка или Хармс какой-то получается: справочники есть, но вся система детского чтения, тщательно создаваемая десятилетиями, безнадежно рухнула.
И ладно бы за плечами не было традиции, истории, школы. Но в том-то и дело, что и первое, и второе, и третье существовало. Хотя порой и вопреки. Поэтому не лишним будет вспомнить опорные моменты отечественной НФ для детей и юношества.
Подростковой фантастике в нашей литературе как-то особенно не везло — все никак не получалось встроить ее в читательскую схему, выделить ей особую жердочку. И началось это отнюдь не в советские годы.
В течение почти всего XIX века педагогические и литературные журналы содрогались от бурных дискуссий о месте фантастического в подростковом чтении. В чем только не упрекали волшебную и фантастическую сказку (не одну лишь фольклорную, но и авторскую, вышедшую из-под пера Пушкина, Погорельского, Одоевского)! И в антипедагогичности, и в том, что фантастическое якобы «задерживает умственное развитие детей», «расслабляет волю ребенка», путает его представления о реальности и т. д. и т. п. Даже Засодимский, цитатой из которого мы открыли нашу статью, в начале своей карьеры рьяно выступал за полный запрет сказки, за исключение всяческой «небывальщины» из литературы.
Активно и едва ли не в одиночестве противостоял нападкам на фантастическое в детском чтении В.Ф.Одоевский, утверждавший, что именно фантастика пробуждает в ребенке любопытство, интерес к знанию. И не просто противостоял, но создал принципиально новый жанр русской словесности — научную сказку (или научно-фантастическую, если хотите). В НФ-сказке «Городок в табакерке» (1835) писатель в увлекательной форме поведал об устройстве механизма музыкальной шкатулки, дал ребенку начальное представление о социальном порядке. И в изданном позже сборнике «Сказки дедушки Иринея» Одоевский до совершенства довел идею «Городка…» — через фантастическую грезу ввести ребенка в мир науки, возбудить его интерес к окружающему миру. [6]
6
На
Педагогический принцип отца русской НФ — «обучать на опыте, учить смотреть, проверять, воспитывать» — стал базовым для всей последующей отечественной фантастической прозы, адресованной детям и юношеству. Даже в эпоху, когда всю НФ рассматривали как художественный придаток к научно-популярной литературе, «взрослые» фантасты могли отойти от установки «звать молодежь во втузы» и углубиться в экзистенциальные поиски Главного вопроса. Подростковая же фантастика была лишена такой роскоши. И в этом присутствовала своя логика (которую разделяет и автор этой статьи): детская НФ была и должна быть формой увлекательной учебной литературы, пробуждающей интерес к знанию, к наукам (и естественным, и гуманитарным), прививающей ребенку сложные социальные навыки.
Наиболее же активно НФ для детей и юношества (и прежде всего — научно-популяризаторская ее ветвь) стала развиваться после Октябрьской революции, в 1920-е годы. Любопытно, что этому способствовал запрет (хотя и кратковременный) на сказку, поскольку она-де пропагандировала «дореволюционные ценности». И на смену волшебникам пришли ученые, а волшебную палочку заменили чудеса техники. Хотя, надо сказать, герой-подросток в качестве главного действующего лица в фантастике 20-х годов встречался нечасто, разве что в утопической дилогии Иннокентия Жукова о путешествиях пионеров в далекое прошлое и не столь отдаленное будущее, а также в лучшей детской книге 20-х — социальном романе-сказке Юрия Олеши «Три Толстяка». Тем не менее ключевые произведения тех лет (и в первую очередь, повести Александра Беляева и романы Владимира Обручева) были ориентированы на юношескую аудиторию. К сожалению, это сыграло одновременно и недобрую службу самой НФ. Всю фантастику скопом стали записывать в раздел детской литературы, в результате чего произошло размывание возрастных границ, исчезла адресная направленность книг — при том, что цели и задачи писатели ставили разные.
В 30-е годы, отрабатывая социальный заказ (формирование нового человека), фантастика выводит на первый план героя-ребенка. Подросток становится «активным строителем коммунистического будущего», наряду со взрослыми он участвует в глобальных проектах, научных экспедициях (как в романе Г.Адамова «Тайна двух океанов»). Конечно, в те годы всю литературу, и в особенности детскую, подгоняли под идеологические установки, и подросткам приходилось не только увлеченно осваивать науку, но и с не меньшим энтузиазмом разоблачать вражеских шпионов («Арктания» Г.Гребнева). Причем последнее на какое-то время стало приоритетной задачей детской литературы. А подлинная, талантливо написанная образовательная фантастика пробивалась в печать с большим трудом.
В автобиографических заметках автор одной из лучших детских НФ-книг 30-х годов «Необыкновенные приключения Карика и Вали» (1937) Ян Ларри красноречиво описал положение детского писателя в предвоенные годы: «Вокруг детской книги лихо канканировали компрачикосы детских душ — педагоги, «марксистские ханжи» и другие разновидности душителей всего живого, когда фантастику и сказки выжигали каленым железом… Мои рукописи так редактировали, что я и сам не узнавал собственных произведений, ибо кроме редакторов книги, деятельное участие принимали в исправлении «опусов» все, у кого было свободное время, начиная от редактора издательства и кончая работниками бухгалтерии… Всё, что редакторы «улучшали», выглядело настолько убого, что теперь мне стыдно считаться автором тех книжек».
Даже в безобидной, веселой истории о том, как чудаковатый профессор-биолог Иван Гермогенович Енотов изобрел препарат, позволяющий уменьшать предметы, а затем совершил увлекательно-познавательное, полное опасностей путешествие в мир растений и насекомых в компании с непоседливыми Кариком и Валей, «компрачикосы детских душ» усмотрели надругательство над «могуществом» советского человека, а заодно сформулировали задачу перед детскими писателями «на текущий момент»: «Неправильно принижать человека до маленького насекомого. Так вольно или невольно мы показываем человека не как властелина природы, а как беспомощное существо… Говоря с маленькими школьниками о природе, мы должны внушать им мысль о возможном воздействии на природу в нужном нам направлении».