Журнал «Если», 2006 № 05
Шрифт:
Вот он, тот самый кувырок мировоззрения, о котором я, собственно, и собираюсь вести речь. Вот она, та граница, что в недалеком будущем (впрочем, оно никогда умом не блистало) отделит фантастику от пресловутого мейнстрима. Полагаю, что вскоре отличать их будут вовсе не по качеству текста, а по отношению автора к изображаемым явлениям. «Не как ты, а всерьез». В этом вся штука.
В беседе с перебежчиком-реалистом у меня, понятно, язык не повернулся сказать, что, признав Космический Разум «правдой жизни», а свое творение — публицистикой, он лишил его условности,
Всякий переворот в умах непременно чреват прелюбопытнейшими парадоксами. Скажем, победа материализма в нашей стране (1917 г.), по остроумному замечанию современника, практически уничтожила все материальное: ни харча, ни одежки — одни идеи. Или возьмем нынешних россиян: стоило даровать свободу совести, как совесть была повсеместно утрачена напрочь, о чем красноречиво свидетельствует хотя бы переосмысление глаголов «обуть», «кинуть» и «заказать».
Другой парадокс: чем яростнее поборник старой веры ратовал за нее в прошлом, тем более горячим сторонником нового учения он сделается в будущем. Но поначалу обычно попытается обе истины совместить. Подчеркиваю: поначалу.
Что мы и видим в данном случае.
Да, реалист остался реалистом, ибо Космический Разум, равно как и потусторонний мир, с некоторых пор стали для него действительностью. Летающие тарелки, привидения, магия, взрывающиеся в печени больного черные дыры — все это, господа, было когда-то нашей нераздельной собственностью. И вот, здравствуйте вам, приходят, раскидывают пальцы веером и предлагают делиться!
Звери алчные, пиявицы ненасытные, что ж вы фантастам-то оставляете?
А действительно…
Согласно лаконичному вокабулярию Ожегова, слово «фантастика» (в собирательном и самом близком для нас смысле) означает «литературные произведения, описывающие вымышленные, сверхъестественные события».
Ну, «сверхъестественные» в следующем переиздании, скорее всего, выкинут из соображений политкорректности, ибо сверхъестественное теперь считается реально существующим. И что в остатке? «Вымышленные»? Однако позвольте! События, описанные в любом художественном произведении, не что иное, как вымысел.
Беда да и только!
Впору предпочесть другое толкование того же С.И.Ожегова, снабженное, правда, пометкой разг.: «Что-н. невообразимое, невозможное». А может, оно даже и лучше, что разг. — все ближе к мнению народному.
В чем-то судьба фантастики напоминает мне судьбу интеллигенции: никто не может точно сказать, что это такое, однако ругают. Причем по нынешним временам ругани, имейте в виду, предвидится куда больше, нежели по предыдущим.
Сами подумайте: чем раздражала фантастика широкую публику в эпоху диалектического материализма? Всего-навсего непонятностью и отрывом от жизни.
А теперь?
А теперь дело куда серьезнее. Одним только своим названием фантастика утверждает, что такие достоверно существующие и всенародно любимые явления, как астрал, НЛО, ворожба, целительство, и проч. — выдумка чистой воды.
Да за это
4.
Единожды солгавши, кто тебе поверит?
Первыми, как всегда, сориентировались торгующие. Лет этак десять назад я был свидетелем следующей сцены: покупатель, уже взявший с лотка книгу Генри Лайона Олди, прочел аннотацию — и заколебался.
— Это не фантастика, — видя такое дело, быстро предупредил книгопродавец. — Это мистика.
— Но вот же написано…
— Да мало ли что там написано!
Лицо книголюба прояснилось, глаза сделались понимающими-понимающими — и полез он, родимый, за кошельком. Вспомнил, не иначе, недавние времена, когда запретная мистика была вынуждена прикидываться вполне разрешенной НФ.
Впрочем, кто ею только тогда не прикидывался! От экстрасенсов до диссидентов.
Теперь же, обретя легальность, мистика стала куда более солидным брэндом. Прислушайтесь, с каким скромным достоинством роняет иной «бальзаколетний картавец»:
— Я — мистик…
И его можно понять. Не выдумку исповедует — истину.
Полагаю, фантастику (описание сверхъестественных событий понарошку) еще долго будут смешивать с мистикой (то же самое, но всерьез), хотя рано или поздно размежевание должно произойти.
Куда быстрее, на мой взгляд, случится исход с родных равнин так называемой «сакральной фантастики». Кстати, на редкость бестактный термин. Если перевести это грандиозное словосочетание на исконный русский, получится «священный вымысел», что по нашим временам как-то, согласитесь, не совсем деликатно. Если священный, то какой же он вымысел, а если вымысел, то какой же он священный? Верующие таких шуток не одобряют…
Иное сакралище наше бесценное немедля возразит: «Как это не одобряют? Самый свежий пример: роман Сергея Чекмаева «Анафема». Вышел в фантастической серии «Звездный лабиринт», обложка — соответствующая, содержание — тоже. Тем не менее на недавно прошедшем конвенте «Басткон-2006» именно этому произведению была присуждена особая премия Союза православных граждан…».
Так-то оно так, но вчитайтесь в формулировку: «За истинно христианский реализм и формирование положительного образа сотрудников синодальных структур Русской православной церкви».
Понятен намек?
Если не понятен, поясним: не шалите, ребята. Православие — это вам не эзотерика. Коль скоро речь идет о вере — то реализм и только реализм. Слово «фантастика» недопустимо в принципе, как оскорбляющее религиозное достоинство граждан.
Как там у Ожегова?
«Что-н. невообразимое, невозможное (разг.)».
Ну вот тот-то же…
Между прочим, намек был устроителями конвента понят правильно. Когда дело дошло до присуждения за роман «Анафема» награды самого «Басткона», формулировка прямо-таки сияла безупречностью: «Премия «Бесобой» (за успехи в сфере мистической литературы)».