Журнал «Если» 2008 № 06
Шрифт:
Не знаю, сколько длилась схватка, но это была жестокая борьба не на жизнь, а на смерть. Наконец, когда каждый зажал другого в тиски, когда тела врагов прижались друг к другу так тесно, что местами посерели, раздался ясный хлопок, и мгновение спустя все в сонном мире вернулось к обычной реальности. Я выглянул из окна комнаты Скэттерилла и увидел безмятежные сумерки. Горожане сновидческого города шли по своим обычным делам. Очнулся и посланник, хотя пуля навсегда застряла в его голове. Он сел, и, когда оглянулся по сторонам, я понял: он меня видит. Сорвавшись с кресла, он нашарил на полу пистолет коновала
— Какая драматичная концовка, — сказал Огест, запуская руку в карман.
Глаза Ларчкрофта, следившие за движениями репортера, блеснули, губы поджались. Из внутреннего кармана молодой человек медленно достал носовой платок, которым отер лоб. Ларчкрофт вздохнул с облегчением.
— Если вы не против, я хотел бы взглянуть на ваши записи, — сказал Человек Света.
Огест протянул ему блокнот. Голова хозяина придвинулась ближе, на фоне блокнота возникла рука в зеленой перчатке. Перелистывая страницы, очевидно, читая, Ларчкрофт проводил по каждой рукой, словно благословляя написанное.
— Вы так и не получили ответы на свои вопросы, верно? — спросил Огест.
Глаза Человека Света не отрывались от страниц, но он произнес:
— Я получил ответы на вопросы, которых и не мыслил задать.
— Можно спросить, что вы узнали? Или вы считаете эти сведения профессиональной тайной?
— Я узнал, что свет не единственный хозяин Вселенной. Тьму следует считать равно могущественной. Это знание дало мне большее понимание моего дела, чем любой конкретный ответ, какой мог бы принести мне посланец. Если хотите знать правду о свете, надо изучать тьму. С того происшествия я стал прилежным исследователем ночи, теней, сокровенных уголков моего сознания. Страшные вещи таятся там, но и страшная красота. Все это сделало меня светокузнецом, какой я есть сегодня.
— Выходит, половина истории — во тьме? — уточнил Огест.
— Да, — согласился Ларчкрофт, — она усердный учитель. И время от времени требует жертвоприношений.
Тут он выпустил из руки блокнот, и тот упал под ноги Огесту.
Репортер за ним не нагнулся, слишком он был погружен в услышанное этой ночью. Одна мысль перетекала в другую, водоворотом уводя по спирали в глубины воображения. Он не знал, сколько просидел, размышляя о борьбе света и тьмы.
— Интервью окончено, — объявил Ларчкрофт, вырывая Огеста из забытья.
Подняв глаза, репортер увидел, что гостиная залита светом раннего утра.
— Какого жертвоприношения? — спросил он у парящей головы.
— Самого страшного, мой мальчик.
Ларчкрофт рассмеялся, и луч утреннего солнца ворвался через единственное окно в дальнем конце комнаты и ударил прямо ему в лицо. С мгновение он пристально смотрел в глаза Огесту, а потом вдруг исчез. Смех еще задержался ненадолго, но быстро рассеялся в шепот и пропал вовсе.
Подобрав блокнот, Огест встал, размял затекшие ноги и отправился назад тем же путем, каким попал в гостиную. Пока он шел по коридорам к парадной двери, звук его шагов эхом отдавался в тишине огромного особняка. Интересно, куда подевались Ларчкрофт, Бастон и
Огест прошел пешком все полторы мили от усадьбы Ларчкрофта до города, а когда поднялся в редакцию «Газетт», застал привычную суматоху рабочего дня. Ему не терпелось похвастаться интервью, и он без обычной робости постучал в дверь шефа. Ворчливый голос крикнул: «Войдите!»
— Где ты был вчера вечером? — спросил редактор.
Под глазами его набрякли темные мешки, немногие уцелевшие волосы топорщились в разные стороны. Всегда подтянутый, сейчас он сидел без пиджака и галстука. Белая рубашка была смята и испачкана чернилами. Одна манжета неряшливо завернулась, другая болталась расстегнутая.
— Я взял интервью у Ларчкрофта, — ответил Огест. — Уверен, вы захотите поставить его на первую полосу.
Шеф мрачно покачал головой.
— Извини, дружок, но «гвоздь» номера уже есть.
— То есть?
— Вчера вечером, с наступлением темноты, в городе была убита молодая женщина. На третьем этаже трущобы за Пейн-стрит.
В «Виндзорском гербе». Все репортеры были в разгоне, да и ты где-то шлялся, поэтому я пошел сам. Какая жестокость! Кто-то проделал дыру во лбу девушки — вот тут. — Старик указал себе в середину лба. — И влил внутрь пинту чернил. Кровищи…
Огест медленно опустился на стул.
— Как звали девушку?
— Мей Лофтон. О ней мало что известно.
— Она была учительницей? — спросил Огест.
— Возможно. Определенно не из тех, кого ожидаешь увидеть в подобном месте… А что, ты ее знаешь?
— Нет.
— Но констебль нашел возле тела кое-что интересное. Возможно, убийцу поймают… — Закрыв глаза, редактор потянулся. — С удовольствием сейчас бы вздремнул… Кстати, а что у тебя?
Потянувшись через обширный стол, Огест положил перед редактором блокнот и откинулся на спинку стула.
— Все равно годится на первую полосу, — сказал он. — Пространный и подробный отчет, практически исповедь Человека Света.
Сев прямее, редактор придвинул к себе блокнот. С усталым вздохом открыл его и перелистнул несколько первых страниц. Прошла минута, потом его глаза сузились, словно прочитанное совершенно его разбудило. Он перелистнул еще две.
— Поразительно… Ты это видел?
Подняв блокнот, он развернул его страницами к Огесту.
Рот у молодого человека открылся, все краски сбежали с лица, а редактор продолжал медленно переворачивать страницы. Все до последней были сверху донизу, от края до края залиты угольно-черным.
Склонив голову набок, редактор помедлил с полминуты и лишь потом заговорил:
— Ты не можешь не знать, какую улику нашел констебль возле тела девушки: лист бумаги, точно такой же, где вместо линеек и строчек была одна чернота.
Огесту хотелось кричать о своей невиновности, но он внезапно утратил дар речи: беспричинное, но всепоглощающее раскаяние охватило его. Глаза редактора словно буравили юношу, а небо за окном потемнело еще более обычного для зимнего дня. Чувствуя, как вокруг него смыкается ночь, он выбежал из кабинета. Редактор дал команду задержать беглеца, но Огесту удалось улизнуть из «Газетт». На улице за ним погналась разъяренная толпа.