Журнал «Если», 2009 № 04

Если бы не настойчивые просьбы сестры и матери, мисс Мэри Беннет, всегда интересовавшаяся природой, но отнюдь не обществом, вряд ли попала бы на бал в Гроувенор-хаус. Но для ее сестры Китти это был первый выход в свет. На Мэри в семье давно махнули рукой, однако с младшей дочерью миссис Беннет связывала определенные надежды, и ее решимость была непоколебима.

По ее сведениям, на балу должен появиться некто Роберт Сидни из Детлинг-мэнор — молодой холостяк, годовой доход которого приближался, к шести тысячам фунтов, и миссис Беннет рассчитывала, что дочь непременно обратит на себя его внимание. Что касалось Мэри, то на балу ей было совершенно нечего делать, однако она так и не сумела выдумать подходящего предлога, чтобы остаться дома: в свои двадцать восемь лет Мэри все еще не была замужем и, будучи вынуждена жить с родителями, целиком зависела от причуд матери.

Вот как вышло, что Мэри — в шелковом платье, с уложенными в высокую прическу волосами и с сестринскими украшениями на шее — оказалась в парадном зале лондонской ассамблеи. Она не была ни красива, как ее старшая сестра Джейн, ни остроумна, как другая ее сестра Элизабет (обе давно вышли замуж и были вполне счастливы), она даже не умела флиртовать, как ее младшая сестра Лидия, чей брак, однако, нельзя было причислить к удачным. Неуклюжая и близорукая, Мэри никогда не выглядела привлекательной, и с годами она сама привыкла считать себя дурнушкой. И все же каждый раз, когда миссис Беннет шепотом приказывала ей выпрямиться, Мэри испытывала приступ отчаяния. Она знала, что Джейн и Элизабет сумели устроить свою жизнь благодаря тому, что каждая из них нашла себе достойного супруга. Но в самой Мэри не было ни грациозности, ни таинственности, и ни один мужчина еще никогда не смотрел на нее с восхищением.

Книжечка-карне, в которой Китти записывала танцы, очень скоро оказалась заполнена. Один раз она уже прошлась в кадрили с вожделенным мистером Сидни, который, на взгляд Мэри, производил впечатление на редкость занудного и скучного типа. Но Китти сияла. Она была уверена, что уже в этом сезоне {1} непременно заполучит себе мужа. Мэри же не оставалось ничего другого, кроме как смирно сидеть в уголке вместе с матерью и тетушкой Жардин, чей здравый смысл был единственным, что несколько скрашивало глупость миссис Беннет.

После третьего танца Китти подбежала к ним. На щеках ее горел лихорадочный румянец.

— Отдышись! — строго сказала мать. — Зачем так бегать? И кто этот молодой человек, с которым ты только что танцевала? Не забудь: ты приехала сюда, чтобы очаровать мистера Сидни. Нечего обращать внимание на всяких там незнакомцев! Кстати, это не его я видела полчаса назад? Кажется, он прибыл сюда с лорд-мэром.

— Ну откуда же мне знать, что ты видела, а чего не видела! — воскликнула Китти.

— Не дерзи.

— Хорошо, мама. — Китти потупилась. — Мистер Клерваль действительно близко знаком с лорд-мэром. Сейчас он путешествует, а вообще-то он из Швейцарии.

Высокий, светловолосый Клерваль стоял у противоположной стены рядом с задумчивого вида брюнетом. На обоих были изысканные жемчужно-серые бриджи со штрипками, черные смокинги, муаровые жилеты, белоснежные галстуки и перчатки.

— Из Швейцарии! — воскликнула миссис Беннет. — Нет, милочка, я не допущу, чтобы ты вышла замуж за какого-то там иностранца… Впрочем, я слышала, что тамошние купцы все как один богачи. А с кем

это он беседует?

— Я не знаю, мама, но могу выяснить.

Любопытство миссис Беннет вскоре оказалось удовлетворено, ибо оба молодых человека пересекли зал и приблизились к сестрам и их бдительным дуэньям.

— Позвольте представиться, мэм: Анри Клерваль, — сказал светловолосый. — А это мой добрый друг, мистер Виктор Франкенштейн.

Мистер Франкенштейн поклонился, и Мэри подумала, что таких темных глаз она не видела еще ни у кого. Он ничего не сказал, но ей показалось, что на балу он присутствует лишь по обязанности. Его отличие от большинства гостей было столь разительным, что Мэри почувствовала себя заинтригованной. Почему-то ей казалось, что сдержанность мистера Франкенштейна говорит, скорее, о затаенной печали, нежели о гордости. Манеры его были безупречны, английский тоже, хотя некоторые слова он и выговаривал с французским акцентом. Когда оркестр, состоявший из фортепьяно, скрипки и виолончели, заиграл кадриль, мистер Франкенштейн тотчас пригласил Мэри на танец, однако она сразу заподозрила, что сделал он это только по наущению своего друга Клерваля: двигался он легко и изящно, но на его лице так и не появилось ни тени улыбки.

Когда танец подходил к концу, мистер Франкенштейн вежливо спросил, не хочет ли она немного освежиться. Когда Мэри кивнула, он отвел ее в комнату для отдыха, усадил на диван и принес бокал негуса {2} . Он был так любезен, что Мэри почувствовала себя обязанной сказать мистеру Франкенштейну хотя бы несколько слов.

— Простите мне мое любопытство, — начала она, — но мне хотелось узнать, что привело вас в Англию?

— Я намеревался посетить Лондон и Оксфорд, чтобы встретиться с некоторыми вашими естествоиспытателями, изучающими явления магнетизма, — был ответ.

— Вот как? — удивилась Мэри. — Вы, вероятно, уже виделись с профессором Лэнгдоном из Королевского научного общества?

Франкенштейн посмотрел на нее так, словно только что увидел.

— Как? Вы знакомы с профессором Лэнгдоном?! — вырвалось у него.

— Я не знакома с ним лично, разумеется, просто я слежу за последними научными достижениями. Вы, вероятно, тоже естествоиспытатель, ученый?

— Должен признаться, что в настоящее время я больше не занимаюсь наукой, но когда-то я действительно работал в Инголштадте с господами Крампе и Вальдманом.

— Вы больше не занимаетесь наукой и тем не менее ищете встречи с профессором Лэнгдоном?

На красивое лицо Франкенштейна легла какая-то тень.

— Я долженувидеться с ним, хотя наша встреча никому не принесет пользы.

— Это какой-то парадокс.

— Да, парадокс, который я не в силах объяснить, мисс Беннет. Все это он проговорил голосом, в котором звучало неподдельное, глубокое отчаяние. Заглянув в его темные страдающие глаза, Мэри промолвила:

— У сердца есть свои резоны, о которых понятия не имеет здравый смысл.

Во второй раз за вечер Франкенштейн взглянул на нее так, словно понимал ее лучше, чем она сама. Сделав глоток из своего бокала, он сказал:

— Позвольте дать вам совет, мисс Беннет… Избегайте любых занятий, способных исключить вас из привычного круга человеческого общения. Если научная дисциплина, которой вы решите посвятить свое время и силы, ослабляет ваши привязанности и заставляет утрачивать вкус к простым удовольствиям, значит, эта наука не имеет права на существование.