Журнал «Если», 2009 № 05
Шрифт:
Теперь ее лицо горело так, что щекам стало больно.
— Нет.
Она хотела сказать это громко и уверенно, а вышел жалкий писк, мало похожий на человеческий голос.
— Если бы я задумывалась о том, верен мой выбор или нет, просто не смогла бы выполнять свою работу.
— Но ночью, когда ты одна…
Она уставилась на собеседника. Он не поднял глаз. Только в третий раз покачал головой. Словно спорил с собой.
— Ладно, — буркнул он. — Я просто устал.
Нола воспользовалась этим
— Простите, — говорю я, дав Ноле несколько минут, чтобы вернуться к действительности. — Но означает ли это, что он не желал присутствовать на церемонии? Из вашей беседы это вовсе не вытекает. И уж конечно, непонятно, каким образом все это связано с Комнатой затерянных душ.
Нола смотрит на меня как на идиотку.
— Он думал не о будущем, а о прошлом.
— Это я понимаю, — говорю я, надеясь хотя бы отчасти реабилитироваться в ее глазах. — Но он ни разу не упомянул ни о церемонии, ни о Комнате. Каким образом вы проследили связь после стольких лет?
Легкая морщинка появляется у нее на переносице.
— В Комнату стремятся паломники. Кое-кто говорит, что это священное место. Другие утверждают, что только проклятые могут его посетить.
У меня перехватывает дыхание. Подобного я до сих пор не слышала. А может, и слышала? Я сознательно пропускала мимо ушей истории о Комнате, поскольку была уверена: непосвященный не поймет, что представляет собой это место.
— Ладно, — говорю я, — предположим, он это знал. Почему вы уверены, что он отправился именно туда?
Нола скрещивает руки на груди.
— Так утверждает его команда.
— Это мне известно. Но почему вы придаете такое значение вашей последней беседе?
— Потому что я была глупа, — отрезает она. — Он говорил не обо мне. О себе. О своемвыборе. О своихпоступках. О своихпотерях. Уверена, Эвинг много размышлял об этом, ведь все ожидали, что он будет праздновать окончание войны.
— Он и должен был праздновать, — заявляю я.
Нола слабо улыбается, кивает и на секунду отводит взгляд. Я вижу, что она борется с собой и наконец принимает решение. Набирает в грудь воздуха и опускает руки.
— Тогда и я так полагала. Мне казалось, Эвинг чувствует себя счастливым. Но он не был так уж не прав в оценке нашей работы. Я много лет служила главным хирургом на военном корабле и лечила в основном небольшие раны и легкие недомогания. Но когда в разгар сражения раненые потекли потоком, я действовала «на автопилоте».
Я молча киваю, боясь прервать ее.
— Я работала как заведенная, но люди продолжали умирать. Она
— Я никогда не считала, сколько людей спасла. И до сих пор этого не знаю. Но помню до единого всех, кто умер. И бьюсь об заклад, Эвинг тоже это помнил. Каждая из этих смертей что-то у тебя отнимает.
Отдаешь частичку себя,едва не добавила я. Но вовремя спохватилась: слишком фальшивым может показаться такое участие.
— Он не стал бы рассуждать о смерти, если бы собирался присутствовать на этих церемониях, — продолжает она. — Не оглядывался бы на прошлое. Смотрел бы в будущее. Будущее, которое мы могли построить.
Голос ее звучит уверенно, и все же они были просто любовниками, мимолетными любовниками на военном аванпосту. Насколько хорошо она знала его, в конце концов?
Но мой вопрос может оскорбить ее чувства.
Поэтому я пытаюсь затронуть другую тему.
— Вы говорили о паломничестве. Мол, только проклятые могут войти в Комнату.
Нола недоуменно хмурится.
— Разве вы никогда не слышали о Комнате?
— Почему же? — отвечаю я, осторожно выбирая слова. — Просто не знаю всех легенд.
А ведь мне следовало их знать. Я привыкла верить, что легенды более важны, чем «факты», которые можно проверить, ведь в легендах всегда есть доля правды.
— Проклятые идут, чтобы очиститься? — уточняю я.
Она поджимает губы. Потом вздыхает и в который раз слегка улыбается.
— Некоторые говорят, что Комната дарует прощение тем, кто этого заслуживает.
В глазах снова появляется это мечтательное выражение.
— А тем, кто не заслуживает? — настаиваю я.
Слезы льются рекой. Она не смахивает их. И похоже, даже не замечает.
— Они никогда не возвращаются, — поясняет она, но тут же вскидывает голову: — Вы думаете, он отправился за прощением? Не для того чтобы исчезнуть?
— Вопрос времени, — пожимаю я плечами. — Если бы он завершил свое паломничество в Комнату, вполне успел бы на церемонию подписания договора.
— С чистым сердцем, — шепчет она.
— Он был героем, — говорю я без малейшей иронии. — Разве его сердце уже не было чистым?
И Нола впервые за нашу встречу не находит ответа.
Но она указала мне совершенно новое направление. Я не ищу человеческие останки. Я ищу нечто необычное. Нечто особенное.
Человек творит историю и наконец становится легендой. Но сам по себе он редко бывает особым. Иногда он становится особым в особенное время. А иногда поднимается над собой — своим происхождением, воспитанием, — чтобы стать чем-то новым. Иногда он становится во главе движения или изменяет курс целой страны.