Журнал «Если», 2009 № 11
Шрифт:
Поэтому я и пришел на работу раньше, чем обычно. Я аккуратно укладывал в ящик стола купленный по дороге бутерброд, стараясь не задеть лежащую рядом полупустую фляжку, когда на мой стол упала тень. Я быстро со стуком задвинул ящик, опасаясь, что в дверях стоит Билл Неттлз, но это оказался Моуз. Мне было очень приятно: впервые он сам разыскивал меня.
— У тебя сломались часы, — заявил он, не давая сказать ни слова. — Смена начнется только через семнадцать минут, Гэри.
— Часы не
— Являться на смену в неправильное время — это эффективно? — Могу поклясться, его голос был более выразительным, чем обычно. Теперь в нем почти слышалось любопытство.
— Нет, Моуз, эффективно приходить раньше, если ты понимаешь разницу. — Я помолчал. — Да не обращай внимания! Между прочим, зачем ты пришел ко мне в кабинет до начала работы?
— Чтобы подождать тебя.
Вот и вытягивай из него теперь по чайной ложке!
— Зачем тебе ждать меня?
— Мне требуется твоя вводная, касающаяся убийства другого робота.
— Другой человек дал приказ о деактивации? — нахмурился я.
— Да, Гэри.
— Тогда почему ты просто не выполнил команду? У меня нет нужного оборудования и квалификации, чтобы диагностировать неисправности робота. Полагаю, у другого человека есть возможность технической экспертизы.
Он вздернул голову вверх и набок, словно обдумывая ответ. Я наконец сообразил, что эту характерную особенность он перенял у меня.
— Мне не нужны вводные по механическому статусу робота. Я верю, что его состояние не требует уничтожения, и я хотел бы узнать твое мнение.
Я не смог скрыть удивления:
— Ты просишь моего совета?
— Разве дача совета не является функцией друга?
— Является… — вздохнул я, — но я не эксперт по роботам.
— Ты уничтожил другое существо. Мы сравним данные, чтобы установить, следует ли убить этого робота.
— Обстоятельства чрезвычайно различны, Моуз, — сказал я ему.
— Ты говорил, что если бы ты не убил Кэти, то оставалась бы вероятность восстановления ею всех функций, — заметил Моуз.
— Я говорил, что оставалась ничтожнейшаявероятность, которая, возможно, у нее была, — поправил я. — У нее выявили смерть мозга. Всё, ты слышишь, Моуз, всё ее программное обеспечение было разрушено. Поддержание простого существования — это не жизнь. Даже если настал бы день, когда она перестанет нуждаться в аппаратах, та Кэти, которую я знал, ушла навсегда.
— Понимаю, — ответил он. — Однако программное обеспечение этого робота невредимо.
Я удивленно взглянул на него:
— Ты с ним общался?
— Да, Гэри, — ответил он. — В
Он спрашивал робота о самочувствии? Это так… по-человечески.
— Тебе приказали починить робота? — наконец спросил я.
— Нет.
— Тогда почему ты просто не уничтожил его, как тебе было приказано?
— Ты бы уничтожил Кэти, если бы она могла общаться с тобой?
— Конечно, нет, — ответил я. — Но уничтожение робота очень сильно отличается от убийства человека. Это же просто машина. — Вдруг я почувствовал себя виноватым, говоря такие вещи другой машине. — А этот робот сказал тебе, что он не хочет быть уничтоженным?
— Нет, Гэри. На самом деле он сказал, что больше не исполняет никаких функций, следовательно, его существование не имеет логической цели.
— Ну тогда нет проблем, — легко вздохнул я. — Даже робот согласен, что должен быть уничтожен.
— Да, — согласился Моуз, — но только потому, что ему приказали подчиняться, Гэри.
— Нет, — сказал я. — Это потому, что этот робот не имеет чувства самосохранения. Иначе он наплевал бы на приказы и стал протестовать.
Перед тем как ответить, он целую минуту молча смотрел на меня:
— Итак, ты говоришь мне, что из-за того, что у роботов нет чувства самосохранения, приемлемо уничтожать их без причины или обоснования. — Это было сказано как утверждение, но ощущалось как вопрос. — Ты вчера говорил, что у Кэти тоже не осталось чувства самосохранения.
Наблюдение Моуза оказалось для меня ударом по больному. Я тяжело плюхнулся за стол, а мой потрясенный разум вернулся в тот роковой день шесть месяцев назад, когда врачи высказали почти твердую уверенность, что Кэти не сумеет выкарабкаться. Поскольку я знал, что ее мозг мертв и она не может сама решать свою судьбу, было ли мне, не сказать приемлемо, но проще решиться на отключение ее системы жизнеобеспечения? Неужели осознание, что она больше не сможет бороться за свою жизнь, оправдывает убийство?
Я некоторое время страдал и метался в этих мрачных мыслях, пока не решил, что позволил отключить аппарат вовсе не поэтому. А потому что жестоко поддерживать механическое существование организма, когда все, что делало се Кэти, ушло навсегда. Этот вывод вел к другому неудобному и беспокойному вопросу: жестоко по отношению к ней или ко мне?
Должно быть, я высказал свои мысли вслух, потому что Моуз снова заговорил:
— Ты принял верное решение? — спросил он.
— Да, — твердо ответил я и беззвучно добавил: «В конце концов, я на это надеюсь». — Но человеку всегда кажется неправильным забирать жизнь того, кто тебе дорог, независимо от любых оправданий.