Журнал Наш Современник №1 (2001)
Шрифт:
Антитоталитарная риторика стала использоваться ими для дискредитации всего того, что прежде ограничивало их аппетиты. Антибуржуазность как категория, символизирующая присутствие альтернативы, теперь попала под запрет, и либеральные “плюралисты” на удивление быстро стали “монистами”. Говорят о правах человека, а отрицают право на жизнь, лишая социальной защиты и зарплаты; говорят о демократии и тут же подсовывают “пиночетовскую” диктатуру. Вводят мораторий на смертную казнь для преступников, но расстреливают парламент и бомбят мирные города. Говорят о суверенитете народа и тут же заявляют, что “этот” народ не созрел для демократии. Возмущаются “культурой пособий”,
Ясно, что мы здесь имеем дело с вызывающим применением двойных стандартов к “своим” и “чужим”. Ясно также, что это не может продолжаться бесконечно. Во всей этой деятельности “новых” буржуа, как и нового “однополярного” Запада, чувствуется какая-то болезненная, лихорадочная торопливость-предчувствие, что “лафа” может скоро кончиться, а жертвы обмана опомнятся и организуются для отпора. И “пиночетовские” диктатуры и однополярный мир (то есть диктатура глобальная) — это средства для усмирения нового большинства, отброшенного из модерна в архаику. Это означает, что если большинство правильно понимает свои интересы, ему предстоит предпринять усилия в двух направлениях:
а) защитить модерн от тех, кто своими узурпаторскими поползновениями извращает его, превращая в свою противоположность — в сословную или расовую привилегию;
б) дать новую интерпретацию модерна, так как есть основания подозревать, что грехопадение модерна совершилось не случайно — в нем содержался некий скрытый изъян, сегодня вылезший наружу.
То, что сегодня творит беззастенчивое меньшинство с оказавшимся беззащитным большинством, очевидно несправедливо. Но в эпоху модерна справедливость и несправедливость как моральные категории должны пройти апробацию со стороны рационального знания и получить его санкцию.
Какие рационально обоснованные санкции может применить большинство к меньшинству, узурпирующему сам прогресс, превращаемый в привилегию? Надо, думается, обладать большой глухотой самодовольства, чтобы не чувствовать, что в современной культуре зреет колоссальный инверсионный взрыв — реакция на немыслимые крайности однополярного мира, с одной стороны, крайности однопартийных “экономических” диктатур, лишенных социал-демократического противовеса, с другой. Может быть, не сразу эта реакция примет непосредственно политическую форму. “Волновые” реакции культуры имеют то преимущество, что их нельзя остановить репрессивными мерами. Культура сохраняет статус независимой церкви — ей дано право отлучать сильных.
Думается, главной реакцией культуры, которой следует ожидать в ближайшем будущем, является реакция на неподлинность . Квинтэссенцией этой неподлинности является мир виртуальной экономики. Уже сегодня формируется школа так называемой физической экономики*, прямо противопоставляющая дутым величинам новейшей банковской экономики натуральные показатели, связанные с расходованием вещества природы и трудовых усилий. Очевидно, что в ближайшем будущем физическая экономика обретет не меньшее идейное влияние в стане поверженных, чем некогда — марксистская политическая экономика.
Вероятнее всего, она получит название континентальной школы или даже — континентального движения . Уже говорилось о геополитическом противостоянии Моря и Континента, в котором сегодня именно Море инициирует виртуальные процессы и манипулятивное
Напротив, евразийский континент призван отстаивать “принцип реальности”, противопоставляя его атлантическому “принципу удовольствия”. Реальность континента — это огромные природные ресурсы и, если брать Индию и Китай, несметные трудовые ресурсы.
Что касается России и новых индустриальных государств АТР, то особым экономическим шансом является дешевая, но при этом высокообразованная и квалифицированная рабочая сила. Сочетание гигантского природного и человеческого капитала — вот основа физической экономики континента , противостоящей паразитарной экономике глобальных финансовых спекулянтов.
Главный вопрос здесь — является ли физическая экономика, по высшему счету культуры, архаичной или, напротив, суперсовременной. Я предвижу образование новой натурфилософской школы, объединяющей естествоиспытателей, экономистов, специалистов в области маркетинга и гуманитариев — создателей престижной и заманчивой образности, которая свое назначение найдет в развенчании индустрии подделок и заменителей, вредных и для физического и для нравственного здоровья человека. Эта школа раскроет достоинство натуральных продуктов в их таинственной соотнесенности с запросами человеческого тела и духа, равно как и с общими запросами эпохи на достоверность и подлинность. Подобно тому, как поздние стоики вспоминали милетцев — натурфилософскую школу ранней античности, находя в ней противоядие от зыбкости эллинистического декаданса, нашей эпохе предстоит вспомнить натурфилософов Ренессанса, беря их в союзники в борьбе с нынешним “виртуальным миром”.
И здесь натурфилософской школе предстоит напрямую столкнуться с мастерами виртуального жанра — многочисленными создателями “интеллектуальной ренты”, позволяющей многократно завышать цену тех поделок и суррогатов, которыми Запад, “полезный промысел избрав”, удовлетворяет “вкус голодный” наивных современных туземцев, отдающих за “престижные” безделушки реальное богатство. Создатели современной “интеллектуальной ренты” в большинстве случаев не имеют никакого отношения к тем подвигам творческого воображения, которые обеспечили научно-технический взлет классического модерна. Фундаментальная фаустовская пытливость, проникающая в тайны природы, давно подменена манипулятивной изворотливостью, питающей уже не природу, а неустойчивую психику современников.
Надо сказать, современный спекулятивный тип буржуа основательно раздружился с исследовательской сферой фаустовского типа, предпочтя ей альянс с сонмищем дизайнеров и имиджмейкеров, назначение которых — подсунуть потребителю плохой товар в сверкающей упаковке. Напор на этот альянс снизу, со стороны возмущенных потребителей и добросовестных производителей, еще недостаточен для его сокрушения. Для того чтобы выиграть битву с виртуальным миром, необходимо размежевание в стане творческой интеллигенции. Той ее части, которая еще сохранила фаустовский порыв и настоящую профессиональную этику, предстоит отстаивать действительно научное знание от напора новой магии, обслуживающей чародеев манипулятивной индустрии образов и тех, кто с мазохистским сладострастием отдается им в руки.