Журнал Наш Современник №10 (2002)
Шрифт:
С сезона 1972—1973 годов наши с женой поездки за свиридовской музыкой стали регулярными. Я начал складывать концертные программы в отдельную папку, а потом и в коробку побольше; недавно пересчитал их, и оказалось, что только программ с произведениями Свиридова за 25 лет — с 1971 по 1996 год — собралось у меня около ста пятидесяти. На них мы отмечали изменения в порядке следования номеров, если они случались, и названия сочинений, исполненных сверх обозначенных печатно. Иногда здесь же по горячим следам записывались впечатления от услышанного.
24 февраля 1973 года в Большом зале консерватории нам еще раз посчастливилось встретиться с живым звучанием
Не требуй песен от певца,
Когда житейские волненья
Замкнули вещие уста
Для радости и вдохновенья...
С музыки Глинки на эти слова начался тот памятный вечер. Затем прозвучала “Попутная песня”, а следующим номером стала знаменитая глинкинская “Венецианская ночь” на слова Ивана Козлова. И посейчас остаюсь в убеждении, что Свиридов и Ведерников — поистине совершенные исполнители этого романса (к счастью, он был записан на пластинку).
Такое же сильное впечатление произвели песни Мусоргского, особенно “Серенада” из цикла “Песни и пляски смерти”. А первым из “бисов” концерта стала его же песня “По грибы” на слова Льва Мея, которую я никогда не слыхал раньше:
Рыжичков, волвяночек,
Белыих беляночек
Соберу скорешенько
Я, млада-младешенька,
Что ль для свекра-батюшки,
Для свекрови-матушки,
Перестали б скряжничать,
Сели бы пображничать!..
Это колоритное сочинение было не только спето с неподражаемой иронией, но и сыграно певцом в духе оперных персонажей Мусоргского... Надо ли говорить, какой неравнодушный прием встретила такая интерпретация у слушателей.
Второе отделение концерта было целиком свиридовским. Начатое “Слезой” на народные слова и “Любовью” на слова раннего Есенина (“Шел Господь пытать людей в любови...”), оно продолжилось лубком Свиридова — Маяковского “История про бублики и про бабу, не признающую Республики” и дивной лирической миниатюрой “В Нижнем Новгороде” на слова Бориса Корнилова, до этого слышанной мною только по радио.
Не изглаживается из памяти прозвучавшая тогда песня на слова Федора Тютчева “Эти бедные селенья...”. Она впрямую перекликалась с есенинско-свиридовской “Любовью”:
...Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Как и в концерте 25 декабря 1967 года, заключал программу “Голос из хора”, ставший для слушателей подлинным потрясением. Певца и композитора не отпускали со сцены. Чувствовалось, что они тоже были по-настоящему воодушевлены, — “сверх плана” нам было подарено целых четыре песни. Это были помянутая уже “По грибы” Мусоргского и “Изгнанник” Свиридова, а также его ранние вещи, хорошо знакомые публике, — пушкинское “Подъезжая под Ижоры” и “Как яблочко румян” на слова Беранже в переводе Василия Курочкина.
В тот вечер в зале был наш давний друг Володя Евреинов, которому музыка Свиридова тоже стала близкой и любимой. По ходу концерта ему, по счастью, удалось сделать несколько удачных фотоснимков композитора и певца, оставшихся у нас как память об этом незаурядном событии музыкальной жизни России.
В начале 1970-х годов при Росконцерте дирижером Владимиром Мининым был создан камерный хор, который сразу привлек к себе внимание и публики, и композиторов, пишущих хоровую музыку. Вскоре началось сотрудничество Свиридова с этим коллективом, продлившееся около двадцати лет. Само собой, ни одного
5 января 1974 года Малый зал консерватории был переполнен — камерный хор Росконцерта представлял там свою новую, исключительно насыщенную и разнообразную программу.
Первое отделение было отдано в основном русской хоровой музыке XVI-XVIII веков, имен авторов которой история не сохранила. К тому же эти старинные сочинения стали своеобразной “оправой” современного хорового триптиха. Между мажорным виватным кантом “Радуйся Роско земле” и “Торжественным концертом на 12 голосов” Н. Бавыкина прозвучали три хора Свиридова... Это были (в порядке следования, отличающемся от обозначенного в печатной программке): “Любовь святая” из музыки к драме А. К. Толстого “Царь Федор Иоаннович”, “Хоровод” на слова Блока и “Ты запой мне ту песню, что прежде...” на слова Есенина, причем “Хоровод” публично исполнялся впервые. Этот хор очень понравился слушателям и сразу же был повторен. То же произошло и с есенинской песней Свиридова.
Второе отделение началось хорами западноевропейских композиторов — от Орландо Лассо и И. С. Баха до Ф. Пуленка и О. Мессиана. По программе концерт должен был завершиться трехчастной свиридовской кантатой “Снег идет”.
Ведущую партию ее финала (“Ночь”) поют мальчики. Но им приходится, находясь на сцене, ожидать своего вступления достаточно долго, пока взрослый хор не исполнит первые две части. В тот вечер один из маленьких хористов (по-видимому, не выдержав напряженного ожидания) потерял сознание. Впрочем, его тут же увели со сцены, и при этом удалось даже не прерывать пение. А по окончании публика устроила такую овацию, что мальчикам пришлось спеть “Ночь” еще раз:
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты вечности заложник
У времени в плену...
Горячий прием, которым была встречена программа концерта, побудил руководителя хора продолжить вечер. После исполнения русской народной песни “Таня-Танюша” в обработке Валерия Калистратова мы неожиданно очутились в атмосфере, совсем чужой тому, что прозвучало раньше. Хор спел пронизанную джазовыми синкопами “Радость — ритм” Джорджа Гершвина, а затем кто-то из хористов объявил: “Спиричуэл “Сухие кости”, т. е. еще одно сочинение в таком же духе. И вдруг мы увидели, как Свиридов, который был на концерте вместе с женой Эльзой Густавовной, стремительно поднялся, взял ее за руку и прямо-таки потащил к выходу. Правда, особого удивления это не вызвало, потому что было вполне естественной реакцией на происходящее, ведь и мне тогда пришли в голову слова одного из персонажей Максима Горького: “Испортил песню...”
Но безоглядность свиридовского возмущения запомнилась крепко. Нетрудно было представить, что мог услышать (и скорее всего услышал) от него Минин тогда, под горячую руку. Спустя годы мне тоже доведется однажды испытать на себе (слава Богу, лишь глухие) раскаты негодования Георгия Васильевича. Однако об этом — попозже...
Шло время. Подросла наша дочка Света, и мы начали брать ее с собой на концерты. 7 декабря 1975 года мы пришли в Малый зал консерватории на авторский вечер Свиридова. Вместе с композитором выступил тогда Евгений Нестеренко — в то время, наверное, самый молодой из ведущих басов Большого театра. Среди номеров программы были две песни, которые публично прозвучали впервые: “Гибель комиссара” на слова Александра Прокофьева и “Петербургская песенка” на слова стихотворения Александра Блока “Хожу, брожу понурый...”.