Журнал Наш Современник №2 (2001)
Шрифт:
А памятники и книги... их можно снимать, сносить, изымать или забывать, а потом, много спустя, создавать новые. Пока жив дух великого народа, он будет воплощаться в любых формах.
К.Мяло • На рубеже тысячелетий: контур сдвига (Наш современник N2 2001)
КСЕНИЯ МЯЛО
На рубеже тысячелетий:
контур сдвига
Отступление
Конец века и наступление нового тысячелетия отмечены не просто исчезновением с политической карты мира одной из двух сверхдержав, после Второй мировой войны определявших его облик и создававших саму ось, вокруг которой двигалась мировая история. Речь о большем: налицо одновременный уход России и просто как великой державы, без мощного влияния и участия которой на
Основы этой роли были заложены для России Петром I, укреплены и утверждены Екатериной II; апогей же всеевропейского влияния был достигнут после победы над Наполеоном.
Следующий, еще более высокий взлет исторической России (тогда в форме СССР) как поистине мировой державы произошел в XX веке, после победы над Гитлером, и эта ее новая роль была зафиксирована Ялтинскими и Потсдамскими соглашениями. Именно они легли в основание послевоенного мироустройства, и именно их преодоление стало главной целью “холодной войны”, о чем ее стратеги и идеологи высказывались с достаточной степенью откровенности как еще в бытность СССР, так и, особенно, после его разрушения. Пальма первенства, вероятно, принадлежит З. Бжезинскому, посвятившему вопросу “преодоления Ялты и Потсдама” несколько своих работ, однако речь, разумеется, вовсе не о случае некой индивидуальной мании. В той мере, в какой “холодная война” была именно войной, то есть преследовала цели стратегического поражения противника и устроения, уже без участия побежденной стороны (а точнее — именно на руинах ее исторического наследства), нового миропорядка, Бжезинский лишь с особой рьяностью и откровенностью выражал устремления Запада как целого. И когда сегодня сенатор Джон Уоррен, говоря об экспансии НАТО на Восток, заявляет, что “железный занавес” следует сменить на “железное кольцо” вокруг шеи России (“Правда”, 05. 98), он лишь подтверждает, что главные цели “холодной войны” диктовались вовсе не идеологическим, а геополитическим соперничеством. И что, естественно, было бы странно ожидать, что теперь, когда главная цель достигнута, торжествующий победитель вдруг начнет устраивать с Россией “общий лад”. Россия должна прекратить существование в качестве великой державы, а может быть, и вообще как державы — вот смысл “преодоления Ялты и Потсдама”. Констатация этого становится на Западе, да и в мире общим местом — причем звучит она из уст как злорадствующих, так и сожалеющих, и образ Ялты оказывается ключевым для обозначения совершившихся в мире гигантских сдвигов.
Так, в 1997 году, после американо-российской встречи в верхах, на которой Россия уступила по вопросу о расширении НАТО, “Файнэншл тайм” писала о “Ялте наоборот”. А премьер-министр Польши Ежи Бузек прокомментировал: “Решение Сената США означает окончательное преодоление Ялты единственной оставшейся сверхдержавой” (“НГ”, 06.05.98).
Корреспондент газеты “Гардиан” Дэвид Хёрст, напоминая о временах победы России над Наполеоном, писал: впервые с Венского конгресса 1814 года карту Европы перекраивают без ее участия, перечеркивая решения Ялтинской конференции и лишая Россию статуса великой державы. “Такое положение создалось в результате геополитических уступок Западу, сделанных последним лидером Советского Союза Горбачевым”.
9 мая (!) 1997 года германская левая газета “Юнге Вельт” так обрисовала новое положение России, создавшееся вследствие сделанных ею беспрецедентных геополитических уступок: “В 52-ю годовщину победы над фашизмом Россия посредством бывших союзников по оружию и вновь поднявшейся Германии поставлена в положение, напоминающее первые годы молодой Советской республики... Россия, которая убрала антагонизм двух систем путем саморазрушения своего порядка, отпихивается на край политической географии (выделено мною. — К. М. ). Поскольку Россия разрушилась экономически, культурно и духовно, она перестала быть архитектором мировой политики и опустилась до роли глупого Вани для западных политических стратегов”.
Характеристика может показаться предельной жесткой, но вряд ли можно оспорить точность. И, на мой взгляд, такая жесткость все же лучше и здоровее странного упорства, с которым иные отечественные политологи продолжают утверждать, будто “холодная война” закончилась неким общим сладостным примирением, а не крушением
И странно видеть, что Сергей Рогов, директор Института США и Канады, в том же 1997 году находил возможным писать: “Расширение НАТО ставит под сомнение представление о том, что “холодная война” завершилась без побежденных и победителей...” (“НГ”, 26.02.97).
Вольно же иметь такие наивные представления, в культивировании которых Рогов совсем не одинок. Так, Сергей Кортунов на страницах той же “Независимой газеты” и в том же 1997 году сетовал: “Ни договор “2+4”, ни Парижская хартия, ни Договор ОБСЕ не были капитуляцией СССР или России, они были равноправными и равнообязательными соглашениями сторон о преодолении конфронтации...
Сейчас мы являемся свидетелями того, что вместо строительства Большой Европы со стороны Запада предпринимается попытка ревизии всего послевоенного мирового порядка всей Ялтинской системы международных отношений”.
Дорого же заплатила Россия за эти нелепые иллюзии “неконфронтационности”, за веру в то, будто Запад и впрямь не имел иных целей в “холодной войне”, кроме как организовать вместе с СССР-Россией мирный кондоминиум — если не всепланетный, то, по меньшей мере, всеевропейский. Нет, о таком кондоминиуме речь могла идти лишь на пике советской мощи, и в определенной мере его-то и устанавливали Ялтинские и Потсдамские соглашения. Но упадок этой мощи — вначале именно в сфере духовной, а не в военной, что нашло выражение в бессмысленной формуле “вхождения в мировое сообщество” (и это исходило из уст сверхдержавы!), — конечно же, выбил всякую почву из-под идеи кондоминиума. Зато с тем большей силой зазвучали на Западе речи о победе — о ней, а не о каком-то равноправном партнерстве, с иллюзиями которого, несмотря на насмешки, которыми осыпает их Бжезинский в “Великой шахматной доске”, все еще не в силах расстаться отечественные либералы-западники. Вехами же на пути к этой победе как раз и стали и объединение Германии на условиях Запада, и Парижская хартия 1990 года, которую Бжезинский называет именно актом капитуляции СССР в “холодной войне”. А в 1992 году он уже назвал Россию “побежденной страной”.
И Ельцин, заявивший на одной из встреч с американским президентом: “Мы вместе победили в холодной войне”, был просто смешон, ибо в США никто и не думал скрывать ни того, о чьей победе идет речь, ни роли специфических организаций и приемов в достижении этой победы. Именно так — “Victory” — назвал свою книгу бывший сотрудник ЦРУ Питер Швейцер, сформулировав проблему с подкупающей откровенностью: “Изучать крах Советского Союза вне американской политики почти равносильно расследованию внезапной неожиданной и загадочной смерти без учета возможности убийства (!) или, по крайней мере, изучения связанных с ним обстоятельств”.
И он же цитирует шефа ЦРУ Джеймса Вулси, который заявил, вступая в должность: “Да, это мы прикончили Гигантского Дракона!” Тот же Вулси в другом месте воздал должное и внутренней “пятой колонне”, действовавшей в СССР: “Мы и наши союзники вместе с демократами России и других государств бывшего советского блока одержали победу в холодной войне”*.
И еще 8 января 1993 года Дж. Буш при посещении штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли особо подчеркнул заслуги данного ведомства в “преображении страны, из которой он только что вернулся”, то есть России.
Разумеется, на фоне такой откровенности (а я привела лишь малую толику подобных высказываний) и при ретроспективном обзоре событий встает вопрос, где же был при этом вездесущий, как думали, КГБ, и хотя эта проблема еще ждет своего исследователя, ниже я затрону некоторые ее аспекты. А сейчас не могу не упомянуть, что, по словам В. Пруссакова, несколько лет назад в американских газетах появилась “любопытная информация относительно того, что пресловутая “перестройка” в течение длительного времени разрабатывалась на Лубянке и в конце концов была одобрена... в Лэнгли” (“Правда”, 08. 96).