Журнал Наш Современник №2 (2004)

Журнал Наш Современник

Покончив с едой, Костя отправился в путь. Хозяева хаты не удерживали его — ночью могли нагрянуть с проверкой полицаи. В околотке уже появились такие — шныряли по дворам с черными повязками на рукавах, тащили все, что попадалось им на глаза. Старик вынес из сеней поношенный, залатанный на локтях пиджак, велел Косте надеть его. Старуха положила в котомку полкраюхи хлеба, помятую с боков металлическую флягу с травяным отваром, наказала строго: “Снадобье это пей обязательно. Как используешь его — так и поправишься”.

Старик проводил Костю до леса, повторил то, что уже говорил в хате: “Ступай по опушке леса до реки — примерно километров семь. Увидишь мосток из жердей — перейди на другую сторону.

Однако в деревню, что на пригорке, не заходи: колхоз тот считался зажиточным — наверняка там немцы обосновались. Пройди вдоль берега еще километров пять — увидишь хутор, примерно такой, как наш. Постучи в хату, где крыша из дранки, скажи, что прислал тебя Иван Русак. Люди там надежные, примут тебя... Ступай, сынок. С Богом”.

Так началась для брата эпопея блужданий по белорусским лесам с редкими заходами в свободные от присутствия оккупантов деревни и хутора, где как бы своеобразным паролем служили имена “надежных” людей, от которых он получал не только существенную помощь в виде доброй краюхи хлеба, но и ценные советы, что помогали ему в течение нескольких месяцев оставаться свободным. Так, в сенокосную пору Костя по совету одного из таких надежных людей шел по проселочным дорогам с граблями за плечами. Если кто и останавливал из любопытства незнакомого сельчанина в разно­шенных лаптях, в надвинутой до бровей соломенной драной шляпе — никаких сомнений от услышанного от него: “Батрачу на соседнем хуторе. Сеновать иду” — ни у кого не возникало. А в пору сбора грибов в руках у брата была плетенная из прутьев корзина. Он оброс, почернел, похудел еще больше, теперь вряд ли кто узнал бы в этом бородатом доходяге того щеголеватого моряка, который однажды прекрасным осенним днем появился в моей школе. Он упорно шел и шел к фронту, а тот отодвигался от него все дальше и дальше. В селениях, где Костя бывал, ходили разные слухи — что немцы уже якобы дошли до Москвы, и теперь там идут бои за каждый дом, что и Ленинград тоже вот-вот сдастся. Этому не хотелось верить, однако в сердце росла тревога. Ночами, лежа где-нибудь в стогу или в заброшенной полураз­валившейся “пуне”, с беспокойством думалось о родном доме, где хозяйничали теперь оккупанты, об оставленных в нем молодой жене и маленьком ребенке. (Костя еще до войны успел жениться и обзавестись дочерью, которой, в свойст­венном ему романтическом порыве, дал красивое чужеземное имя — Гренада. Тогда шла война в Испании, названия многострадальных испанских городов были у всех на слуху. Появилось стихотворение Светлова с анало­гичным назва­нием, песня на его слова доносилась в летние вечера с патефон­ных пластинок из всех окон поселка.) Беспокоила также судьба матери, сестры, братьев.

Однажды возле деревни Немойты Костя встретил работающего в поле парня и по каким-то неуловимым признакам определил в нем своего “собрата”-окруженца. Парень копался в земле, вытаскивал с грядок брюкву, обрубая секирой ботву, бросал корнеплоды в корзину. “Эй, товарищ, — позвал его Костя, подходя ближе, — я ведь не ошибся — ты действительно товарищ?” — “Ну, положим, не ошибся, — сказал, распрямляясь, парень и внимательно оглядел Костю. — А ты кто и куда направляешься?”

Костя коротко рассказал о себе, спросил, не знает ли тот, как обстоят сейчас дела на фронте и где он теперь, этот фронт?…

Нет, ответил парень. Ему ничего, к сожалению, неизвестно. Болтают люди разное, но все, что ни говорят, на его взгляд — больше выдумка, чем правда. Он еще раз внимательно оглядел Костю, спросил с невеселой усмешкой: “Думаешь, доберешься до своих в таком обличье? Зима не за горами — или замерзнешь где-нибудь в сугробе, или зверь в лесу поломает, или немцы прихлопнут. Они, фрицы, тут то и дело по деревням да по хуторам шастают — то на машинах, то конные. Знаешь, —

добавил, вздохнув, — у меня вначале тоже все мысли были своих догнать, да вот пришлось с этим погодить. Как-то провалился в болото, лихорадку подцепил, еле очухался. Теперь вот в батраках хожу. Немножко выправлюсь — пойду тоже... Слушай! — встрепенулся парень, — хочешь, я и тебя пристрою? На этом же хуторе требуется в один дом работник. Старик там недавно помер, бабка с тремя детьми осталась. Хозяйство в запустение приходит... Давай, друг, соглашайся. Зиму как-нибудь перекантуемся, а поближе к теплу вместе двинем. Вдвоем-то сподручнее будет”.

“Спасибо, Миша, — поблагодарил его Костя (парень назвался Михаилом Репиным), я все-таки пойду. Надеюсь, что еще до сильных морозов успею догнать своих. Не обижайся. Если позволишь, возьму у тебя несколько брюквин…”

Так они расстались и не думали, не гадали тогда, что доведется им встретиться еще раз и даже некоторое время воевать бок о бок с фашистами. Но это еще случится не скоро, это еще будет впереди, а пока Костя по-прежнему шел от деревни к деревне, от хутора к хутору, и путь у него был один — на восток.

И все-таки он однажды попался. Тогда он вконец оголодал, на полях уже ничего из овощей не оставалось, нужно было срочно найти хоть какую работу. Разузнав окольными путями, что немцев поблизости нет, зашел в один из хуторских домов. Хозяин, невысокий, кряжистый мужик, неприяз­ненно покосился на него (почему-то Костя сразу интуитивно пожалел, что обра­тился к нему).

— Орать можешь?

— Орать? Пахать, что ли? Могу, конечно.

— Тогда иди в конюшню, запрягай лошадь, грузи плуг на телегу. Я покажу, куда ехать.

— Покормил бы сначала, — растерялся Костя, — я голоден.

Мужик, что-то невнятно пробурчав, поднялся в хату. Через минуту вынес оттуда кусок хлеба, кружку с водой:

— На, ешь. Еще ничего не наработал, а уже есть ему давай.

Вечером, отпахав положенное, Костя отвел лошадь в конюшню и только собрался было подняться в хату, как увидел в сгустившихся сумерках двух подъехавших к воротам конников. Их сопровождал на велосипеде хозяин. Всадники, это были полицаи, спешившись, тотчас направились к стоявшему возле крыльца Косте.

— Пойдешь с нами в деревню, и чтоб без фокусов, понял? Вздумаешь бежать — пристрелим, как собаку!

Хозяин издали насмешливо поинтересовался:

— Может, еще попросишь, чтобы накормил? Сталин — вот кто тебя накормит! Я сразу, как только увидел тебя — сразу разгадал, кто ты, рвань красноармейская, есть...

Впоследствии Костя узнал, что отец его несостоявшегося работодателя долгие годы был в здешних местах лесником, жил, как говорится, на широкую ногу и перед войной за браконьерство был посажен. Отца осудили, а сын сразу куда-то исчез. Однако с приходом немцев он неожиданно появился тут снова. Подгоняя пленника плетью, полицаи доставили Костю в местечко Воложино. Подъехав к неказистой, стоящей на отшибе хате, втолкнули в душное, полутемное помещение, где под надзором дюжего охранника уже находились трое обросших, в рванье парней, как позже выяснилось, тоже окруженцев, пытающихся, как и Костя, пробраться к своим.

Утром к “холодной” подъехали на подводах местные крестьяне, желающие приобрести работников. Тех троих парней после долгих препирательств увезли, Костя остался в одиночестве.

— Уж больно ты хлипкий с виду, — посочувствовал ему другой, сменивший верзилу охранник, белобрысый, косоглазый мужик. — Такого доходягу вряд ли кто захочет взять — у хозяина ведь работать надо, нянькаться с тобой никто не будет.

— Отпусти ты меня, пожалуйста, — попросил его Костя, — ведь ничего плохого я тебе не сделал. Скажи своему начальнику, что, мол, убежал пленный, сделай доброе дело.