Журнал Наш Современник №2 (2004)
Шрифт:
Макаровы приводят диалог двух дедов:
“— Чей же будете? Из каких?
— Вахмистр Баклановского полка Максим Богатырев.
— Родствие Мелеховым?
— Ага, дедом довожусь..” (1,109—110).
И — восклицают:
“Вот он, ключ к пониманию текста! Автор точно и недвусмысленно говорит о Баклановском полку как о месте службы деда главного персонажа Григория Мелехова”. “Ключ” состоит в том, что таким образом, путем “идентификации полка, в котором служили казаки” (в данном случае — 17-го), осуществляется Макаровыми “выяснение места на Дону, где первоначально был расположен автором родной хутор Мелеховых”.
Однако эта “стройная” конструкция рушится при соприкосновении с фактами. Дело в том, что на самом деле Максим Богатырев не был и не мог быть дедом Григория Мелехова. И установить это Макаровым не составляло никакого труда. Как известно, деда Григория Мелехова по отцу звали Прокофий. Деда по матери, Ильиничне, как ее величают на всем протяжении романа, звали Ильей. Следовательно, Максим Богатырев дедом Мелеховых быть никак не может. Скорей всего, он — дальний родственник Мелеховых, двоюродный или троюродный дед, причем не по отцу, так как у Прокофия, как известно, братьев не было, а по матери. Чтобы показать свою причастность к роду Мелеховых, он назвал себя “дедом” жениха, опустив степень родства.
Вот почему Максим Богатырев никакого отношения к хутору Татарскому и его местоположению не имеет, о чем и говорится в романе: “— Вахмистр Баклановского полка Максим Богатырев. Сам рожак с хутора... с хутора Красный Яр” (1, 109) — так представляет себя столетний “баклановец” деду Гришаке.
Зато прямое отношение к хутору Татарскому имеют дед Гришака и его “односум” Прокофий Мелехов, чего не хотят замечать Макаровы. Они пишут: “Прокофий, дед Григория Мелехова, воевал в Крымскую кампанию, но каких-либо указаний на место и время участия его в военных действиях в тексте нет. Односум Прокофия, дед Гришака, участвовал в Балканской кампании 1877—78 гг. Немногочисленные сведения, сообщаемые самим дедом Гришакой, не позволяют точно определить полк, в составе которого он воевал на Балканах...” — утверждают Макаровы.
Но, как мы в этом уже не раз убеждались, они невнимательно читают текст “Тихого Дона”.
В ответ на рассказ баклановца Максима Богатырева о своих военных подвигах дед Гришака говорит:
“ — Довелось и нам царю белому послужить. Под Рошичем был бой, и наш полк, Двенадцатый Донской казачий, сразился с ихними янычирами” (1, 110). Если исходить из рукописи и первоначальной редакции “Тихого Дона”, дед Гришака был “односумом” с Прокофием Мелеховым, то есть служил с ним в одном и том же 12-м Донском полку.
Так, основываясь на методике, предложенной самими же Макаровыми, мы приходим к искомому выводу: дед Гришака и его односум Прокофий Мелехов, так же как его внук Григорий Мелехов, призывались из хутора Татарского в один и тот же 12-й Донской казачий полк. А это значит, хутор Татарский располагался в юрте станицы Вешенской и ее хуторов. Вывод, отвергающий предположение Макаровых, будто хутор Татарский был расположен в Усть-Медведицком округе.
Аргумент с дедом Максимом Богатыревым не единственный у Макаровых в качестве доказательства того, что
“К такому же выводу привел нас анализ текста повстанческих глав. Он содержит три независимых указания (курсив Макаровых. — Ф. К. ) на местоположение хутора Татарского существенно ниже Вешенской: путь отступления повстанцев в мае, характер описания боев с красными при соединении с конной группой Секретева, а также тот факт, что зимой 1919 г. Григорий с Петром слышали канонаду боя гундоровцев, прорывавшихся на юг в районе станицы Усть-Хопёрской. Это было бы невозможно, если хутор находился вблизи Вешенской станицы”.
Рассмотрим каждое из этих “независимых указаний”.
Первое “указание”: “путь отступления повстанцев в мае”. Этому “указанию” у Макаровых посвящена целая глава: “Отход повстанцев. Местоположение х. Татарского”. “Первое указание на местоположение хутора, — пишут они, — дает время движения Прохора Зыкова от Татарского до Базков — целый день, из чего следует, что расстояние от хутора до станицы составляло несколько десятков верст. Этот факт находится в противоречии с другими местами романа, где встречаются совершенно иные сроки. Например, после принятия присяги Григорий вместе с другими молодыми казаками в декабре дошел пешком от Вешенской до хутора всего за два часа, т.е. расстояние не превышало десятка верст”.
Речь идет о возвращении Прохора Зыкова — ординарца Григория Мелехова — из Татарского в Вешенскую через хутор Базки во время отступления повстанцев весной 1919 года. Макаровы вновь искажают текст романа.
Во-первых, откуда взялся “целый день”? В тексте сказано, что “Прохор Зыков двое суток погостил дома” и “двадцать второго выехал в Вешенскую” (3, 379), а “уже перед вечером он приехал на Базки” (3, 389), на место переправы через Дон в Вешенскую. В тексте не сказано, когда именно выехал Прохор, когда “перед вечером” приехал на Базки, — он мог выехать в полдень, поскольку никак не торопился в эту дорогу, а приехать “перед вечером” — в 4 или 5 часов пополудни.
Но самое главное — путь ординарца Григория Мелехова Петра Зыкова из родного Татарского до Базков, расположившихся на другом берегу Дона, напротив Вешенской, в принципе отличался от зимней прогулки Григория из Вешенской домой.
Тогда, после принятия присяги, это был свободный, пустынный путь, который молодые казаки и в самом деле преодолели за два часа. Теперь же шло отступление армии, и на дорогах было столпотворение: “Всю дорогу до самого Громка Прохор ехал, обгоняемый подводами беженцев. Ехал он не спеша, почти все время шагом”; “Подводы двигались медленно. Быки лениво мотали хвостами, отгоняли гудящих слепней...” (3, 379, 384).
Поток беженцев, естественно, приводил к заторам. Возле моста у хутора Большой Громок была выставлена специальная застава, чтобы отлавливать дезертиров. “В проулке образовался затор. Так плотно стиснулись повозки, что потребовалось выпрягать быков и лошадей, на руках вывозить арбы к мосту. Хряпали, ломались дышла и оглобли, зло взвизгивали кони, быки; облепленные слепнями, не слушая хозяйских окриков, ошалев от нуды, лезли на плетни. Ругань, крик, щелканье кнутов, бабьи причитанья еще долго звучали около моста.