Журнал Наш Современник 2008 #10
Шрифт:
Пусть славят "битлов" англичане, Свои — своих, в конце концов. Но пусть исполнит голос Вани Родной мотив в стране отцов!
Небритый, немытый кошмар Возник предо мной в переходе: Отпетый парижский клошар Пел песню для нас о свободе.
В такт дрыгает левой ногой, Костылики выставив рядом, И наш нарушает покой Сердитым и алчущим взглядом.
Трясёт
Хвалёное эгалите Исчезло, как дым исчезает, Наверное, стали не те Французы, иль хрен его знает.
А где, вашу мать, либерте? В натуре, товарищи, нету… Монета звенит в пустоте, Случайно попав на монету.
И все мы в такой пустоте Бряцаем в житейской пустыне… Забудьте про фратерните И спите спокойно отныне.
Проснитесь, французы, ведь вам капут! Пора Европе восстать! Цветные белых вовсю скребут, И поздно локти кусать!
Дождётесь вы от смешения рас Не Пушкина и Дюма, А жизни, в которой любой пидорас — И тот свихнётся с ума.
Сегодня негр французских дам Прилюдно целует взасос, А завтра повиснет у вас в Нотр-Дам Как сажа чёрный Христос.
В храм, как в метро, проникнет вонь, Настанут чёрные дни, Неугасимый вспыхнет огонь В пригороде Сен-Дени,
Вослед загорится Сент-Антуан, За ним — цветущий Отейль, Ведь любят ребята из жарких стран Молотова коктейль!
Французы! В защиту собственных жоп Пусть встанет и стар, и мал. Не думайте: "После нас хоть потоп!" Ведь он в натуре настал…
Божьим даром была осияна И с поэзией слитно жила — Но при этом Ахматова Анна Неразборчива в связях была:
Итальянский еврей Модильяни, А. Г. Нейман, советский еврей, Простирали дрожащие длани К нестареющей даме червей.
Выбор был её странен и лунен, И делил с ней постель и жильё Суховато-расчётливый Пунин, Ненавидевший сына её.
Обольщённая видом сиротским, Рифмоплётство сочтя за талант, Увлеклась даже Иосифом Бродским, Выдав скептику званье "гигант".
Ей дано было русское слово! И спасибо на том, господа… Но брезгливая тень Гумилёва Отошла от неё навсегда.
МАРСЕЛЬ САЛИМОВ
Ну,
Тут министерши, поэтессы, чиновницы (и ведь не лень!) меня — задиру и повесу! — спешат поздравить в этот день.
Как птицы в тёплый день апрельский купают перья в брызгах луж — так нынче столько близких душ спешат в лучах моих погреться!
О, сколько славы и похвал! Слова текут густым нектаром. Ну как бы я о них узнал, когда не стал бы юбиляром?…
Ещё безусым Салават
своим геройством смог прославиться.
А мой сосед — хоть и усат,
но до сих пор бездельем мается.
Хоть то же имя у него и богатырское сложение, но где — деяния его? Где — родине его служение?
Давно из возраста мальца он вышел, но, стыда не ведая, сидит на шее у отца, за семерых один обедая.
Созвав в подъезд по вечерам таких, как сам, ватаги шумные, под струн гитарных тарарам гогочут там, словно безумные.
Всё время сонный, сытый взгляд,
в словах и чувствах — бездна фальши.
Святое имя — Салават -
как смеет он поганить дальше?
Пусть кто-нибудь пойдёт в музей, там Салавата хлыст попросит — да всыплет глупому плетей, чтоб вспомнил, чьё он имя носит!…
Взгляд из деревенского окна
В последние пятнадцать лет мать — сыра земля крепко подметает русский народ, решительно поторапливая его на красную горку; погосты как-то скоро разрослись, расползлись на все четыре стороны света, подпирая столицу, завоевывая и деревеньки, и поля, где давно ли стеною стояли хлеба, и поросшие чертополоши-ной пустошки, и косогоры, и пастбища, и лесные опушки, и, куда хватает взгляд, будто рати на побоище, полегли упокойнички под мерклое сеево дождя-ситничка, принакрылись щитами намогильников, ощетинились крестами, боронят пиками оградок низкое, плачущее горькими слезами небо. Словно бы в последние времена начался великий русский исход.