Журнал Наш Современник 2008 #8
Шрифт:
Это первые и последние строфы одного стихотворения у каждого. Какая знакомая любому русскому - родная хандра! Её бы длить гомеровским гекзаметром, слагая, как эпос, над такими разными, но одинаково бесконечными просторами русской Евразии. Ан нет! ыстреливают ямбом и хореем, близким к народной песне. И всё же одиночество Мизгулина несёт в себе надежду Православного оптимизма:
А зима - неожиданно, вдруг… Закружив, налетели метели, Упорхнула синица из рук, А потом - журавли улетели.
Одиноко и тихо в ночи, И не плачется мне и не пьется. Лишь огонь неуемный в печи
Станет весело мне и тепло, Всё же зиму встречаю в берлоге. То ли с дымом печным унесло Все печали мои и тревоги?
Грех унынья оставь навсегда, И удача к тебе повернётся.
17*
И синица родная тогда Из-за синего моря вернётся.
Ранний Мизгулин ещё более оптимистичен:
Мало ли, что выпал снег. Жизнь прекрасна, как и прежде. Приостанови свой бег. Посмотри в лицо надежде.
(1980)
Разумеется, в этой строке зима выступает символом очищения и обновления. Зато у русской зимы Шацкова великая жизнелюбивая неотвратимость ("…0 сколько нежности и лени / снегах, летящих без конца…"), хотя "русское пространство, надсадно кашляя пургой", способно похоронить в себе и врага и друга. На него нельзя натянуть кривую ухмылку западной цивилизации или хитрый прищур остока. Его нельзя изменить, как нельзя изменить вечность. Оно есть, потому что так решил Бог. Именно так русская зима звучит в ответе сибирского ямщика Чехову в его очерках из Сибири:
– Отчего у вас в Сибири так холодно?
– Богу так угодно!
– отвечает возница.
И у Шацкова:
Но Божьим промыслом хранимо Из края в край, из века в век… Над всей землёй неутомимо, Неотвратимо падал снег!
И эхом строфе Тютчева оба поэта отвечают через завьюженные дали и прыгающее галопом от стужи время:
На Сретенье - лужи, на Пасху - пурга. То степи, то чащи лесные. Что скажешь?
– “Россия -
и вся недолга!” Что сделаешь? Это - Россия.
А. Шацков
Пурги безверья не унять. Нет ни желания, ни воли. Умом Россию не понять, А если нет ума - тем боле…
Д. Мизгулин
Не унисон, но дуэт. одном ладу, в одной тональности, по законам русской гармонии.
стихах Мизгулина и Шацкова много настоящего снега. Зима легко вторгается в весенние, осенние и даже летние пейзажи поэтов, потому как имеет в России особый статус.
Зима предстает как особое константное пространство русского космоса, в котором, кажется, движется только снег. Медленно или быстро… падает или вьюжит… "Когда метель по-птичьему крылата" - по Шацкову.
Метели Мизгулина ведут к душевному покою.
Январь. Середина недели. Стою посредине зимы.
Здесь властвуют злые метели. Здесь - царство заснеженной тьмы.
Пускай беспросветно пространство, Пусть тускло мерцает луна, Я нынче
И этот сон продолжается уже в другом видении зимней ночи:
Понемногу унялось сомненье. Снег плывет в пространстве, не спеша. И луны морозное свеченье Восприемлет скорбная душа.
Зима - это выражение особого постоянства, некое стержневое состояние. Она в буквальном смысле вмёрзла в русскую культуру. Или наоборот - культура протаяла в неё, в эту вечную мерзлоту. Она настолько значительна, что нам приходится делить с ней свои военные победы. Её не с чем сравнить по отношению к другим странам, ибо - либо нет таких пространств, где время года выражало бы себя так обширно и всеобъемлюще, либо нет таких природных явлений, которые поглощали бы столько пространства и времени, придавая последнему невозможный для него "status quo". Русская зима обостряет чувство космоса, вселенское чувство. Так и хочется перефразировать: зима в России больше, чем зима.
Их стихи рождаются из русской зимы, как морозные узоры на стёклах, как пушистый иней на ветвях, как клубящееся паром дыхание. Зима - это просападосис русской поэзии. Но это не просто кольцевая, это спираль, одна часть которой тонет в сугробах, а другая ввинчивается в стылое небо. Зима и муза в русском понимании становятся паронимией. То ли муза в образе зимы, то ли зима, как капризная муза, питающая художественный мир противоположными по значению образами, иногда противостоящими. С одной стороны, это образы зимнего очищения, с другой - бесконечная, порой убийственная, звёздная ночная стынь в противовес микрокосму человека, нуждающемуся в тепле, обостряющая сезонную хроническую болезнь -одиночество поэта. Передавать с помощью природных явлений собственное настроение и настроение всего окружающего в художественной литературе не ново. "Мороз и солнце! День чудесный!" у Пушкина. "Февраль, достать чернил и плакать…" у Пастернака. И на новом витке поэтической спирали:
Февраль снаружи и внутри, И ночь - черным-черна. Едва мерцают фонари И звезды. И луна.
Я ощущаю новый век
С тревогой неземной.
И вперемешку - дождь и снег
Овладевают мной.
Д. Мизгулин
Русская зима - не военная хитрость для "забредших" под Москву французов и немцев. Это полгода бытия! Это половина русской истории. И эта половина пропевается в стихотворении Андрея Шацкова "Зима над Россией", где зеркальный - самоотраженный образ зимы обретает, собственно, смысл истории:
Когда над Россией сгущается тьма И льдом затянулись затоны, Когда колесит издалече зима И в такт громыхают вагоны,
Когда бесконечны унылые дни И после “Прощанья славянки” - Огни, полустанки и снова огни, И снова в огнях полустанки…
Ни Гришка Распутин, ни Тушинский вор Тобой не управят вовеки. И птицы весной возвратятся на двор И тронутся стылые реки.
Образ всепроникающего вселенского холода растапливается у русских печей знакомыми картинами домашнего уюта: