Журнал Наш Современник 2009 #2
Шрифт:
Бабушка стояла на коленях над ведром, а когда Борис рассказал про собак, доить перестала, всплеснула руками и прошептала:
– Да что же это! Неужто свету конец? Собаки корову лижут! Никогда не слыхивала!
Потом Яковлевну отпели в морге и похоронили. А через день пришла скотовозка с мясокомбината.
Машка упиралась, не шла по крутому взъему в расхлябанную автофуру. Дело было к вечеру, и собрался народ.
Все смотрели на Машкин отъезд тоскливо: мужики набычась, женщины со слезами. Когда мясокомбинатские умельцы принялись корову хвостать
вожжами, которые, видать, им часто
Машка обернулась к людям, глянула на них недоуменным, жалостным глазом, взмыкнула, не то укоряя, не то прощаясь, и вдруг сама резко и прямо вступила на подъем, прядая ушами и взмахивая хвостом.
Скотовозка взвизгнула, фыркнула горьким выхлопом в лица горевских жителей и скоро пропала за поворотом.
Поразило, кольнуло Борьку: на проводы Машки, живой еще пока, народу пришло куда больше, чем на прощание с покойной ее хозяйкой…
12
Быстро отмахало время, и хотя Глебка уже изготовился в первый класс, главной фигурой его жизни, теперь уже вполне осознанно, был по-прежнему старший брат.
А Борис вымахал, превратился в широкоплечего крепыша. Конечно, ростом до Васьки Акселерата он все равно не дотягивал, но ведь тот и постарше был, так что перспектива оставалась за Борисом, а он получался шире и выглядел основательней.
Однажды за ужином, ни к кому не обращаясь в частности - ни к бабушке, ни к сыновьям, мама поведала о санаторных новостях, которые, похоже, и ее удивляли. А дело заключалось в том, что появился у них откуда-то новый заместитель начальника санатория по хозяйственной части, южный человек, по званию майор, а по имени-фамилии Хаджанов Махмут Гарее-вич. Правда, был у его настоящего имени русский перевод: Михаил Гордеевич, видать, для удобства здешнего уха.
И вот Михаил Гордеевич этот все в санатории перевернул. Достал в Москве деньги и завернул основательный ремонт, но санаторий закрыт не был. Поступило новое медицинское оборудование, о котором раньше и не слыхивали. Уже привезли силовые снаряды, как в кино показывают, и будет тренажерный зал. Для этого делают пристрой, совершенно новое здание, которое со старым соединит стеклянный переход на бетонных ножках.
Внизу - тяжелые тренажеры, наверху - физиотерапия и массажисты.
Но и это еще не все.
За санаторским забором майор делает тир! Да, да! Вообще-то он когда-то там и существовал, построили его в стародавние послевоенные годы, но, как известно, все течет, все изменяется. ДОСААФ, который там хозяйничал, накрылся медным тазом, замены хозяину не нашлось, и в тир городская власть навалила всякое барахло - метлы, ведра, запасы соли и даже мешки песку для гололедицы. Совсем пропало старое сооружение, и так-то приземистое, неказистое, на отшибе, всеми, в общем, забытое.
А вот шустрому Гордеичу оно попало в поле его деятельного зрения. Хотел было выкупить у властей, те уж и обрадовались - но передумал и выход-то какой выдумал! Восстановил в городке эту умершую организацию, РОСТО, кажется, теперь называется, сам ее каким-то макаром возглавил и себе же поручил тир починить, раздобыв
Мама аж выдохнула. Рассказ ей дался непросто - не каждый день попадались такие хитросплетения жизни, ведь дело-то у нее самой - простое и ясное.
Этим рассказом Бориска заинтересовался и даже весьма. Через пару дней вместе с Глебкой, которого теперь он, понятное дело, не носил уже на себе, а водил за руку, по-прежнему никого не стесняясь, явился на работу к маме, умышленно ее не предупредив.
Санаторские вахтеры, люди местные, детей сотрудников знали, Бориса и Глеба пропустили без затруднений, тем более что дело было уже после обеда, к концу рабочего дня.
Массажное отделение представляло собой несколько узеньких комнатушек, устроенных в ряд и переделанных из большого когда-то барского зала. Стены, их разделявшие, до потолка не доходили, так что разговоры, которы-
ми обменивались пациенты и массажистки, были слышимы всем, часто превращаясь в публичные обсуждения разных разностей.
Едва войдя в массажное отделение, Бориска и Глебушка с ходу услышали мамин голос. Она похохатывала, говорила громко, совсем не так, как дома, и Бориса это неприятно зацепило. В оправдание ее он тут же подумал, что разговор тут идет вроде как для всех, потому и говорить приходится громко.
Сначала кто-то четким мужским голосом произнес:
– Да, насквозь пуля прошла, сквозь легкое, хорошо хоть под правую лопатку, а то бы конец!
– А где это было-то?
– воскликнула мама.
– Да в Чечне!
– В каких войсках служили-то, Михаил Гордеевич?
– спросил молодой голос из другой кабинки.
– Десантник я, из Псковской дивизии.
– О, знаменитая Псковская!
– откликнулся еще кто-то.
– Гвардейская, Краснознаменная, прославленная! В ту еще, большую войну, отличалась, и сейчас - надежда армии!
– По ранению комиссовали?
– спросила мама.
– Еле уговорил!
– отвечал тот, кого называли Михаилом Гордеевичем.
– Командование-то меня изо всех сил держало. Понимаете, нужны в войсках наставники, всякие там замкомполка, зэнээши, замы начштабов и вообще старье, которое уже хлебнуло лиха! Раненые вот, например! Понимаешь, - повысил он голос, обращаясь, видно, к мужской части этого застенного собрания, - мы, старики то есть, нужны как пример, как наглядное пособие: что с вами, молодыми, может быть.
– И будет!
– совсем не радостно добавил молодой голос.
– Ой, что вы, Михаил Гордеевич, - громко и даже игриво воскликнула мама, - да таких мужчин, как вы! С таким сложением! Еще поискать! А рана вас, извините, только украшает.
– Но шкура ценнее, Ольга Матвеевна, когда она не дырявая!
– возразил бодрый Михаил Гордеевич.
– Ха-ха-ха, - залилась мама, - это уж не мне судить!
Сеанс закончился, стукнула дверца, и перед ребятами возник невысокий мужчина, вполне еще молодой, черноволосый, чернобровый, с черными же, щеточкой, усами. А главное, он был в камуфляжной форме - настоящий боец. На куртке едва видны майорские погоны. И еще он был поразительно белозубый. Улыбка эта, белоснежная и открытая, сразу располагала, и каждое слово, вылетавшее из этих уст, казалось, тотчас склоняло к согласию.