Журнал Наш Современник №4 (2003)
Шрифт:
В “Гарри Поттере” все шиворот-навыворот. Главный герой — волшебник, почти все остальные персонажи — тоже. Люди фигурируют где-то на обочине. Либо как негодяи (Дурсли), либо как полудурки. И, уж конечно, как существа низшие по отношению к магам. Их даже людьми-то толком не называют, все больше простаками, простецами, маглами. Таким образом, ребенок исходно отчуждается от людей, изображенных в книге Ролинг. Мало того, что он сопереживает главному герою-волшебнику, так еще и люди не заслуживают ни сочувствия, ни элементарного уважения.
Характерно в этой связи использование слова “простец”. В русской культуре оно имеет скорее положительную
“Мистер Уизли (добрый волшебник. — Авт. ) за ужином усаживал Гарри рядом с собой и засыпал вопросами о жизни простецов. Особенно его волновали электрические приборы и работа почтовой службы.
— Ну и ну! — удивился он, услыхав от Гарри про телефон. — Сколько же всего они напридумывали! А что еще им, бедным, остается делать без магии!”
Допустим, “простец” — это ляп переводчика. (Хотя такой опытный литератор, как М. Н. Литвинова, могла бы сообразить, что показывать “простецов” недоумками по сравнению с колдунами довольно кощунственно.) Но, во-первых, нашим детям, читающим по-русски, нет дела до того, какое слово употреблено в оригинале. А во-вторых, и там ситуация ничуть не лучше. Слово “маглы”, придуманное автором, содержит в себе и напоминание о том, что люди не владеют магией (mage-less), и... фактически обвиняет человечество в повальной наркомании, так как “muggle” на жаргоне значит “марихуана”. Кроме того, словом “mug” в Англии называют дурака, которого очень легко обвести вокруг пальца, а глагол “to mug” переводится на русский язык как “разбойное нападение”. В общем, трудно представить себе, что людей в книге хотели похвалить.
Итак, основные принципы существования волшебных персонажей в классической сказке здесь грубо нарушены. Главный герой не просто волшебник, а всесильнейший маг. Этакий король магов. Ему был один годик, а он уже победил Того-Кого-Называть-Нельзя, страшного и ужасного Волана де Морга (по-русски “дьявола смерти”).
В литературном же отношении это беспрецедентная халтура, беззастенчивая игра в поддавки. Герой на то и герой, что он должен совершить невозможное, победить тех, кто заведомо сильнее, могущественнее. Именно это придает произведению драматизм. А тут что? Даже финальная сцена выглядит с точки зрения литературного ремесла позорно. Вдруг откуда ни возьмись на подмогу всесильному Гарри Поттеру прилетает птица Феникс (этакий deus ex machina), выклевывает глаза василиску (интересно бы узнать, почему эта птичка, в отличие от всех прочих персонажей, включая Гарри, не боится смертоносного взгляда чудовища?) и снабжает Поттера чудесным мечом. Если бы автор жила в России и явилась бы с такой поделкой на семинар молодых литераторов, ее бы подняли на смех. У нас и литературные поденщики напрягаются гораздо больше.
Но, может, в задачу автора и не входило создание ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО произведения? Ответим на это позже, пока скажем только, что “Гарри Поттер” — сказка наизнанку, антисказка.
Так что, дорогие эксперты, все сказки и сказочное волшебство, конечно же, запрещать не стоит, а вот к “Гарри Поттеру” не мешало бы приглядеться повнимательней.
ПУНКТ “Б”: МИЛАЯ, ДОБРАЯ ДЕТСКАЯ СКАЗКА
И за границей,
Вот описание торговых рядов в районе, где обитают злые колдуны: “В витрине под стеклом красовались сушеная рука, заляпанная кровью, колода карт и пристально смотревший хрустальный глаз. Со стен таращились зловещие маски. А на прилавке — кошмар! — разложены человеческие кости разных форм и размеров. С потолка свисают ржавые, заостренные инструменты для пыток”. А вот чуть дальше: “...витрины, заполненные... высушенными головами... большая клетка, кишащая гигантскими черными пауками... Гарри вздрогнул, поднял глаза. Перед ним стояла старая ведьма с подносом в руках, на котором высилась горка скорлупок. Да ведь это человечьи ногти!”
Не хуже и описание банкетного стола на празднике с очаровательным детским названием “Юбилей смерти”: “Их (Гарри Поттера и двух его друзей. — Авт. ) обоняния коснулся тошнотворный запах... большие протухшие рыбы... бараний рубец, кишевший жирными белыми червями... протухший лосось... праздничный пирог в форме могильной плиты...”
А вот Гарри слышит голос василиска: “Это был голос, от которого перехватывало дыхание, кровь стыла в жилах, голос, который сочился ледяным ядом.
— Иди... иди ко мне... дай мне схватить тебя... разорвать... убить... рвать... терзать... убить... так голоден... так долго... убивать... время убивать... я чую кровь... я чую кровь”.
Что скажете, эксперты-читатели? Не густовато ли для “хорошей, доброй детской книжки, предназначенной для 11—13 лет”?
Конечно, в лавках злых волшебников и не должны продаваться леденцы. Так же как на подносе у ведьмы не должны лежать букетики ландышей. Да и речи василиска не обязаны содержать в себе заверения в дружбе и любви. Вопрос лишь о дозах и о степени натурализма. Ни в 6, ни в 13 лет не полезно представлять себе лежащие на подносе содранные человеческие ногти (ведь не обрезки же имеют форму скорлупок!). И зловещие заклинания с сексуальным привкусом тоже не полезны.
Безусловно, каждый возраст имеет свои особенности. У шестилеток эти бытовые подробности из жизни нечисти вызовут множественные страхи. Что же до возраста, обозначенного как “безопасный”, вынуждены оспорить мнение вышеупомянутых знатоков. В 11—13 лет словесно-образные связи гораздо крепче, чем в 6, фантазия гораздо живее. К тому же она подкреплена обширным багажом знаний. То, чего малыш не заметит, потому что у него за словом не возникнет образ, у семиклассника застрянет в голове, как гвоздь, и будет растормаживать психику, осквернять воображение, тревожить сон.
Другое дело, что такие большие дети стыдятся своих страхов и часто маскируют их напускным цинизмом и ерничаньем. Но защита эта патологична. Душа, закапсулированная в облатку цинизма, становится бесчувственной, и потому цинизм так часто сочетается с жестокостью. Особенно актуальна эта сцепка как раз для подросткового возраста, когда бурление крови и без того готово обернуться агрессией.
Сегодняшняя подростковая масс-культура склонна провоцировать садизм. Но “милая, добрая детская книжка” даже на таком общем фоне — “это что-то”, как говаривала героиня одной телерекламы.