Журнал Наш Современник №5 (2004)
Шрифт:
А разве не над этим колотятся сейчас лучшие писатели? Но не поднимаются до высот взгляда на все враз, и стыдно требовать большего.
Понятие народа навязано, есть мнения большинства.
Так бы и вычеркнул из предложения о кончине Анны (про свечу) что свеча потухла навсегда. Вот это слово “навсегда” вычеркнул бы.
28 июня, четверг. И так всегда — рядом с большими идет всякая многотиражная шелупонь. Например, Кассиль и Поляновский. “Улица младшего сына”. Оттого, что катакомбы под нами, что это и есть Камыш-Бурун. Катя перечитывает про Володю Дубинина. Она заметила, как много про Сталина, везде, и в подземелье взяли с собой. Интересно,
Но Пересвет, Ослябя? Но нет. Тогда был знак первенства, сейчас необходимость пропаганды. Нужно, как иначе. Если бы еще истинное первенство. Но всюду как неприкосновенность — смерть.
Долгое солнечное утро. Писал письма.
13 августа. Второй день в Тамани. Ходили с Катей в ограду церкви, как ходили пять лет назад, но тогда Катя читать не умела. Сейчас читала надписи на сохраненных плитах. И пять, и 11 лет назад, когда Катя была в пузике Нади, я читал надписи, но забыл. И сейчас забуду, кроме одного — все очень молодые. Церковь красоты потрясающей. Акрополь. Есть предания, что эта (Покровская) церковь во время нашествия турок была засыпана и была долгие годы как холм, и туркам никто не выдал тайны. Их прогнали, холм рассыпали, церковь побелили, и она встала вновь.
Tетя Надя, здешняя старожилка, этого не слышала, слышала другое, что на месте этой церкви была Вознесенская, которая была сломана, и что именно на этом фундаменте сделана теперешняя. Камни сломанной церкви увезены в Старо-Титаровку, и там из них построен клуб. Сплю на улице. Церковь настолько рядом, что в ее ограду заходят куры.
Ходил к фонтану, много обошел. Татарская речь и татарские лица. На пляже кавказская мать купает враз шестерых. Она дремлет на ковре, они дерутся. Причем бьют друг друга по лицу. Ревут и дерутся. Мать просыпается, лупит того, кто еще не ревет, и снова дремлет.
Были в домике Лермонтова, он в стороне от бывшего, на том месте правление совхоза, а до того огород еще одной Надиной тетки, тети Оли. Обрыв на рисунке Лермонтова другой. На этом трудно сломать себе голову. Но домик хорош, особенно лачужка. “Кошка приблудилась, — говорит дежурная, — будет холодно, уйдет”. Были на кладбище, очень чистое, южное, сухое.
Надя на теплоходе много вспоминала о своем детстве здесь. Ходили к дому, видели то дерево, к которому Надю привязывали старшие, чтоб не мешала бегать на море.
Море чистое, медуз нет. Катька вовсе молодец, бросал ее в воду далеко и сильно, она хоть бы что.
Шли обратно через раскопки. Ходил 11 лет тому. Все заросло, а ниже — застроено. Пришлось идти кругом. И опять татары. Прошли здесь и скифы, сарматы, половцы, турки, казаки...
Тамань громадна. Пускали автобусы, но сейчас они не ходят — нет бензина. Отменены многие рейсовые — бензина нет! Вот нам — доиздевались над энергетическим кризисом загнивающего капитализма.
Вернулся с офицерских сборов
Книжный магазин здесь совмещен с культтоварами, а они — с хозяйственными. Художественной литературы почти нет, но много политической. Но есть хотя бы минимум школьной программы — Пушкин, Лермонтов, Гоголь. А что еще надо крещеному славянину?
А ведь через неделю Москва, и всё набросится, и скажешь: “Неделю назад были в Тамани”.
14 августа. В церкви крестили враз пятерых. Старенький батюшка (79 лет, отец Михаил). Хотели крестить Катю, но она убежала. Потом наедине говорил с послушницей. Белоруска, говорит о колоколе. “Колокол в оккупацию увезли немцы, было много процентов серебра”.
Рассказывает историю храма. Новая версия о засыпанной церкви: Мстислав Тмутараканский заложил в 1025 г. этот храм на Покров в честь победы над половцем Редедей Косожским. А еще более древнее предание, что тут был храм богини Деметры в 3—4 вв. до н. э. Этот якобы строили посланные римскими императорами архитекторы, отсюда его классическая форма. Так вот, через полвека пришли печенеги, которым было плевать на любую религию, и храм занесли пыльные бури, бураны. Занесло и церковный сад. Пришли турки, знать не знающие о храме. В 1792 году храм откопали запорожцы и заново освятили его. К столетию владычества Таманью, в 1911 г., храм был отремонтирован. И до сих пор стоит.
На греческий храм указывают обломки мраморных колонн, которые под колокольней. Обратно перелезли через изгородь и через 10 секунд были дома. Катя, сбежавшая еще ранее с подаренной просфорой, сердито говорит: если крестить, так надо было раньше думать.
Пишу — солнце сквозь виноград. На цветной скатерти чистая вода в стеклянной крынке. Цветы. Кошка лежит на теплой земле. Узорные тени, как шторы на окне.
Должен записать, сейчас можно, так как поставил свечу за ребенка, написать о том, что мы ждем ребенка, что все наши дни заполнены разговором о нем, придумываем имя, уже считаем членом семьи. Если Надя что-то ест жадно, значит, маленький хочет, если что-то есть не может, значит, ребенок не хочет. Мысли только о нем. Катя боится, будет ли он любить ее.
Сейчас уходили с моря, Надя сидит на берегу, ноги подогнула, Катя в воде; солнце, вода прозрачная, в воде, как битая мостовая, желтые осколки кувшинов из “до нашей эры”, над нами громадный обрыв — мы ходим на пустынное место, — ах, да и только. Сейчас Катя пришла, головку положила, уж и накупалась же она. “Папа, все кружится, все кружится”.
16 августа. Были с Катей у фонтана. Это редкость строительства. Знали, что вода идет издалека, с предгорий. Стали ремонтировать, раскопали — труб нет. Вот уж чудо так чудо; вместо труб под углом сделанные пластины из черепицы, по ним, как по желобу, идет вода. Причем не откуда-то именно, а природная: дожди, роса, профильтрованные таманским мельчайшим песком; вода до того чиста, что ею заливают аккумуляторы.
Именно это мы и застали. Легковые машины стояли, как бараны на водопое. Воду набирали во всё, что было. Кто-то прилепил у крана этикетку русской водки на английском языке. Ночью дождь загнал меня в дом. Долго я терпел, натягивал прозрачную пленку, но по ней шумно барабанило. Вымок. Волосы закурчавились (это к тому, что есть поверье у девчонок: от дождя волосы вьются).
Рано встал, успел взять быстро раскупаемый хлеб по 35 коп. “Голодно в Тамани, — говорили нам, — но уж зато хлеб там!” Действительно, голодно — в магазине сало свиное (2,50), жир свиной да маргарин, но хлеб пушистый, легкий. Не весь. Только этот, в виде кулича.