Журнал Наш Современник №6 (2001)
Шрифт:
В комнате было - как после погрома.
– Вакуировались они, Дмитрий Климентьевич, вакуировались, - повторяла вышедшая в коридор старушка-соседка.
– Куда эвакуировались? Куда уехали? Адрес знаете?
– нетерпеливо задавал вопросы флотский командир.
– Не знаю, миленький, не знаю, - вытирая слезы, говорила соседка.
– Я бы тоже уехала, да куда мне, старой? Помру в дороге. А ваших увезли.
Дмитрий Климентьевич понимал, что сборы, видимо, были короткими. Захваченная врасплох, растерявшаяся Мария Михайловна наскоро собрала в дорогу необходимое для детей бельишко,
Капитан-лейтенант бессильно, тяжело опустился на стул. Что же делать? Где искать адрес родных? Куда они уехали? К кому обратиться?
Закрыв комнату и передав ключ соседке-старушке, Дмитрий Климентьевич со щемящим сердцем уходил из родного дома. Ничего не взял из вещей. Взял лишь из ящика стола семейный альбом. И еще взял маленького, сантиметров 10 величиной, негритенка - любимую игрушку дочурки Ниночки, "пупсика", как называла негритенка малышка, которого любила и с которым не расставалась даже во сне. И снова подумалось командиру-подводнику: "Да, сборы были, видать, спешными, если Ниночка даже "пупсика" своего забыла..."
С того июльского дня 1941 года Ярошевич не расставался с "пупсиком". Это был его талисман. Он поклялся тогда маленькой дочурке Ниночке, что отомстит проклятым фашистам, будет бить их беспощадно. И клятву свою сдержал: два транспорта, один - в 1942 году, другой - в 1944-м, потопили подводники под его командованием...
С галса на галс ложилась подводная лодка, производя поиск противника. И вот вечером 17 марта 1945 года командир отделения гидроакустиков, старшина 2-й статьи Павел Крючков доложил:
– Шум винтов транспорта, трех военных кораблей, левый борт, курсовой девяносто!
Продолжительный сигнал ревуна бросил экипаж по тревоге на боевые посты.
– Торпедная атака! Лево на борт! Курс триста двадцать пять градусов! Носовые и кормовые торпедные аппараты к выстрелу приготовить!
– одну за другой отдавал команды капитан 3-го ранга Д. К. Ярошевич.
Подводники действовали во время торпедной атаки умело, быстро, как единый, хорошо отлаженный механизм.
В голосе командира чувствовались уверенность, спокойствие, и эта уверенность передавалась всему экипажу. Каждый подводник верил в опыт, мастерство командира, и командир в свою очередь был уверен, что каждый подводник точно выполняет на своем боевом посту то, что надо делать. Все шло как на учении или тренировке, по крайней мере, внешне выглядело так. Те же сосредоточенные, серьезные лица, тот же блеск в глазах, азарт атаки, азарт боя, итог всего, к чему готовится моряк, ради чего он служит.
К-53 маневрировала для выхода в торпедную атаку.
Прошли считанные минуты, и зазвучало протяжное:
– Но-с-с-овые а-а-п-п-а-р-а-т-ы!
И отрывисто, резко:
– Пли!
"Катюша", как почувствовали в отсеках, слегка вздрогнула своим могучим стальным телом, освобождаясь от трех выпущенных веером торпед. Со скоростью 44,2 узла они устремились к вражескому транспорту.
В отсеках, в центральном посту повисла тишина. Слышалось лишь монотонное журчание гирокомпаса.
В 18 часов 23 минуты "катюша" всплыла под перископ. Командир прильнул к окуляру. Атакованного транспорта на водной поверхности не было. Лишь корабли ходили малым ходом. Они занимались спасением тонувших гитлеровцев.
Командир прошел по отсекам, поздравил подводников с победой.
После атаки противник ожесточенно преследовал "катюшу", сбросив на нее около 300 глубинных бомб. Но она вышла победителем из неравной схватки. Тогда, в марте 1945 года, фашистское радио не раз сообщало о потоплении совет-ских подводных лодок в том районе, где находилась одна К-53. А она - жила!..
Дмитрий Климентьевич встретился в Ленинграде с семьей лишь летом 1945 года.
– Возьми, Ниночка, своего "пупсика", - сказал боевой командир подросшей за долгие военные годы разлуки дочурке.
– Мы воевали вместе. И твой "пупсик" тоже...
Все, что могу
Треугольником сложенные тетрадные или из оберточной бумаги листки...
Обратный адрес - "Полевая почта..." Треугольный штемпель: "Красноармейское, бесплатно". И еще штемпель: "Просмотрено военной цензурой". Письма с фронта... В те далекие сороковые годы Тоня (так звали добрую, приветливую женщину, бессменного нашего почтальона) приносила их от отца, старших братьев Вениамина и Николая, от сестры Зои, артиллеристки-зенитчицы, защищавшей небо Москвы.
Я развертывал сложенные в треугольник тетрадные листы и по просьбе матери читал письма вслух. Мама читать не могла: глаза ее застилали слезы. Прижав к груди моего младшего брата - десятилетнего Борю, она слушала. Слушала, вытирая слезы радости, если фронтовые треугольники приносили добрые вести. Слезы горя и печали, когда узнала, что Николаю, старшему сыну, пулеметчику, осколком фашистского снаряда выбило глаз и он находится на излечении в госпитале. Смахивала со щек слезы горя, когда Тоня принесла горькое сообщение: Вениамин пропал без вести...
Помню лето 1942 года. Призвали в армию моего друга детства, 17-летнего Васю Шкурина. На очереди были мы, ребята 1926 года рождения.
– Мой отец может определить тебя на работу в водный транспорт, - доверительно говорил мне сверстник Костя Королев.
– Бронь дадут, на фронт не пошлют. Подумай, скажешь. Отец сделает...
Думал я недолго, может, несколько секунд. За эти секунды мне зримо представился фронт, бои, мои родные - отец, два брата и сестра. Их письма, их вера в победу.
– Нет, Костя, не хочу на бронь, - ответил я твердо.
– Не хочу на водный транспорт...
Осенью 1943 года с железнодорожного вокзала приволжского города Кинешма паровоз повез наш состав - вагоны-теплушки с трехъярусными дощатыми нарами, - на действующий Краснознаменный Балтийский флот. Молодой лейтенант в черной шинели, в черных брюках и в черной флотской фуражке сопровождал нас. После двухнедельного следования (днем преимущественно стояли где-нибудь в лесу, затаившись от вражеской авиации и артиллерии) паровоз доставил нас в блокированный Ленинград...