Журнал Наш Современник №7 (2001)
Шрифт:
Николай Николаевич Феноменов родился в Ливнах, учился в Орловской семинарии, слушал в Петербургском университете лекции Д. И. Менделеева, стал профессором медицины, автором научных трудов. Студентом был фельдшером на Балканах, лечил раненых.
Григорий Иванович Кристи — студент юридического факультета, ушел добровольцем на войну, стал героем Шипки, был награжден Георгиевским крестом. Потом был в Орле губернатором, оставил добрую память о себе.
Орловской ученой архивной комиссией руководил генерал-от-инфантерии А. Н. Шульгин, большой знаток истории нашего края, автор краеведческих трудов. На берегах Дуная он командовал Рязанским полком. В одной из книг Шульгин описал действия полка в войне 1877—1878 годов.
Среди добровольцев,
Отдала жизнь за освобождение болгарского народа и наша землячка Юлия Петровна Вревская (1841—1878). Она была дочерью генерал-майора П. Е. Варпаховского. В 16 лет стала женой генерал-лейтенанта И. А. Вревского, который был товарищем М. Ю. Лермонтова. В 1858 году муж умер от раны, полученной в войне с горцами. Юлия Петровна овдовела. Ее пленительная красота и добрый характер вызывали у многих желание предложить юной баронессе руку и сердце, но она осталась на всю жизнь одна.
Среди людей, хорошо знавших ее, были художник И. К. Айвазовский, писатели Виктор Гюго, Я. П. Полонский, В. А. Сологуб. Но особенно дружескими были отношения с И. С. Тургеневым. В этом легко убедиться, читая письма Ивана Сергеевича к ней. В одном он старается поддержать Юлию Петровну в связи со смертью брата, делится впечатлениями от “Анны Карениной” Л. Н. Толстого, с грустью пишет о своей болезни, с болью о том, что умирает с голоду Орловская губерния. В другом — о близости душ: “Чувствую, что нам вместе быть хорошо — и что мы привязаны друг к другу”. Узнав, что она задумала уехать за границу, посоветовал не спешить: “А в Америку, в Испанию и даже Индию Вы уже поезжайте потом. Лучше всего бы вместе отправиться в Орловскую губернию...”
Когда Тургенев писал это, ему, наверное, вспоминалось лето 1874 года. Тогда он приехал в Спасское-Лутовиново и заболел. Юлия Петровна навестила село Мишково Малоархангельского уезда. Ждала Тургенева. Узнав о его болезни, приехала в Спасское.
Последняя встреча состоялась летом в Павловске, на даче Я. П. Полонского. На баронессе был костюм сестры милосердия. Она уезжала на войну.
Госпиталь, в котором Ю. П. Вревская начала свой подвиг, находился в Яссах (Румыния). С первыми боями в Болгарии стали прибывать раненые: сначала два санитарных поезда в день, потом — три, четыре, пять... В сентябре она писала сестре: “Мы сильно утомились, дел было гибель: до трех тысяч больных в день, и мы в иные дни перевязывали до 5 утра не покладая рук”.
Когда наши взяли Горный Дубняк, в Яссы прибыло около семи тысяч раненых. Вместе с Вревской перевязывала раненых Варвара Александровна Цурикова, дочь орловского помещика. Жили они вместе. Цурикова впоследствии стала писательницей, выпустила четыре сборника рассказов, переписывалась с И. С. Тургеневым, была знакома с Л. Н. Толстым. Ее родное место — село Лебедка Орловского уезда. И к ней можно отнести слова Ю. П. Вревской: “Мы очень устали, и когда приходили домой, то как снопы сваливались на кровать, нельзя было писать, и давно я уже не читала ни строчки, даже газет...”
Варвара Александровна, как и Юлия Петровна, стала сестрой милосердия под влиянием романа Тургенева “Накануне”.
В Яссах Вревская сильно переутомилась. Но, получив на три месяца отпуск, отдыхать отказалась. Поехала в Бухарест. Узнала, что там госпиталь из-за недостатка средств закрывают, отправилась в болгарское местечко Белу.
“Родной и дорогой Иван Сергеевич, — писала она Тургеневу. — Наконец-то, кажется, буйная моя головушка нашла себе пристанище, я в Болгарии, в передовом отряде сестер...”
Рассказывала в письме, как трудно добиралась, как увидела бомбардировку Журжева (“грохот орудий долетал до меня”), как, преодолев непролазную грязь, заночевала в избе. В Беле Юлия Петровна вставала
Вревская добилась, чтобы ее послали на передовые позиции. Рассказывая о страданиях героев, восклицала: “Да, велик русский солдат!” В конце декабря под болгарским селением Арметли погиб ее друг А. М. Раменский, студент Московского университета. Поехала на могилу. “Она возложила на могилу венок из белых роз, — писал родственнику студента командир Нарвского гусарского полка А. А. Пушкин, сын великого поэта. — Я знал Вревскую по Петербургу, а здесь, на Балканах, эта героическая женщина руководила санитарной службой и героически погибла в январе 1878 года”.
Как это случилось?
5 (17) января 1878 года Юлия Петровна заболела тяжелой формой сыпного тифа, заразившись от одного из больных. Похоронили ее в платье сестры милосердия около церкви. Могилу копали раненые. Они же несли гроб, не позволив это делать никому другому...
“Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа”, — писал И. С. Тургенев.
Полонский посвятил стихотворение памяти Юлии Петровны.
В болгарском селе Бяла есть Военно-исторический музей. В музее под портретом нашей землячки помещены слова Виктора Гюго: “Русская роза сорвана на болгарской земле сыпным тифом”. Дети в болгарских школах учат наизусть стихотворение в прозе И. С. Тургенева “Памяти Ю. П. Вревской”. Двухсерийный фильм о ней, снятый в Болгарии, пришел однажды к нам на Орловщину. Большое волнение вызвала сцена: умирающая героиня дочитывает письмо Тургенева, последний привет из России...
А в селе Мишкове шумит на месте ее усадьбы сад, бегут над садом белые облака, открываются глазам широкие дали. Думая о ней и многих других, отдавших жизнь за свободу Болгарии, видишь мысленным взором Шипку, Разград, Плевен, Софию — весь удивительный край, населенный нашими друзьями от высоких гор до сияющего Черного моря.
В.Ермаков • Суп из топора Раскольникова (Наш современник N7 2001)
Владимир Ермаков
СУП ИЗ ТОПОРА РАСКОЛЬНИКОВА
Старинный рецепт русской политической кухни
Что можно вырубить топором
В отечественной мифологии топор занимает особое, если не ключевое положение. Инструмент поистине универсальный, ко всякому делу сподручный. Русский мужик одним топором, без единого гвоздя умел храм поставить. Суп из топора сварить. Мог побриться. А мог и голову проломить. Это когда взбунтуется, бессмысленно и беспощадно. А того страшней, когда осмысленно, поверив в простоте иноземным мудрецам, что насилие — повивальная бабка истории. А тем более когда свои умники подзуживают: пора массам взять это дело в свои руки; нут-ка, раззудись, плечо! размахнись, рука! А в руке-то топор. Лес рубят — щепки летят. А как притомится мужик, оглянется на свое историческое творчество... да как же так худо вышло? Топорная работа. Леса родного нет, деловую древесину деловые люди к рукам прибрали да сплавили, а ему в долю кровавые мозоли да груду щепок: разводи костерок да вари суп — топор тебе оставлен. Захочет мужик выпить с горя, пойдет к деловому взаймы рубль просить под залог топора. Тот залог примет и рубль выдаст — с тем чтобы к Покрову вдвое взять по твердому курсу. А пока мужик до кабака дойдет, его инфляция походя обгонит. И вот стоит он посреди пустыря пень пнем и никак в толк не возьмет: как же так вышло — ни леса, ни топора; выпить не выпил, а весь в долгу. И душа болит. Прежде церковь духовное окормление давала; да ведь как с угара помнится... выволакивали из храма древние иконы, да хрясь угодника топором меж глаз — лики в лучину, врата в дрова...