Журнал Наш Современник №7 (2003)

Журнал Наш Современник

В обилии слов о Марксе-ученом С. Кара-Мурза в одном только месте с видимой неохотой, словно извиняясь за “промашку” классика, пишет: “...создавая идеологию пролетарской революции, марксизм пошел по пути создания простой и убедительной модели истории”.

Маркс, без сомнения, был великим ученым, он гордился (порой с избытком тщеславия) своими открытиями. Но он напрочь отрицал философию как “науку наук” и все свои открытия делал во имя одной, но пламенной страсти — пролетарской революции. И он был революционером, возможно, не меньше, чем ученым и, видимо, не без основания полагал, что для рево­люции важнее “законы”, а не научные изыски. И в этом был свой

величайший резон — “законы” творят ИДЕАЛ. Не будем всуе поминать сакральное слово “религия”, но скажем со всей определенностью: без ИДЕАЛА не совершается ни одна революция, а уж тем более не побеждает.

Именно такого Маркса и восприняли большевики. Такой его револю­ционный истмат и заложили они в советскую идеологию. И, право же, зачем усложнять в сущности простую истину: абсолютное большинство советских людей либо не имели понятия, либо весьма поверхностно представляли себе, что такое “истмат”, но всем своим отзывчивым сердцем вобрали в себя его духовный завет — ИДЕАЛ (ВЕРУ В КОММУНИЗМ).

Этот идеал разбудил невиданную доселе энергию всего народа и вознес СССР на вершину мировой цивилизации, дал силы одолеть самого страшного и сильного врага за всю историю человечества.

Одним из важнейших свидетельств истории, как известно, является искусство, способное с неповторимой убедительностью запечатлеть в художественной форме общественное сознание.

Три уникальных феномена советской цивилизации — литература, кино и песня — займут в мировом пантеоне искусства свое особое место, именно как творения великой жизнеподобной мечты (идеала), духовно окормляющей высокие человеческие устремления и смягчающей реальную жизнь особой человечностью, опрятностью чувств и красотой поступков. Обратим внимание на нынешние “стремления” и на то, кто и как их “окормляет”, чтобы понять великий смысл жизни с ИДЕАЛОМ, порожденный у нас, между прочим, тем истматом, который С. Кара-Мурза называет “вульгарным”.

Строго говоря, “вера в коммунизм” — не изобретение Маркса. Но он придал этой вековечной мечте угнетенных идею НЕОБХОДИМОСТИ — НЕИЗБЕЖНОСТИ (и даже сегодня это долженствование невозможно оспо­рить; можно ли его доказать — это другой вопрос).

Вот почему, как справедливо замечает С. Кара-Мурза, в России, где революция совершилась не по истмату, “именно в понятиях марксизма воспри­няла наша культура мечту о коммунизме”.

Больше того. Ощущение, что “вера в коммунизм” напрямую вытекает именно из марксизма, такое ощущение у людей в СССР было всегда... Покуда верили.

Но как бы там ни было, “вера в коммунизм”, если говорить о сущности явления “советская цивилизация”, раскрыла в советских людях “русскую тайну”, предмет восторженного удивления и желчной зависти Запада, рождающей у них комплекс неполноценности, — они ненавидят и страшно боятся России. Тайна эта — феномен “мобилизационного сознания” — русский уникальный прыжок в НЕВОЗМОЖНОЕ.

Я думаю, что главная причина победы в Отечественной войне ( в условиях, теоретически полностью исключающих победу) заключается в том, что советские люди сумели выдержать СВЕРХПРЕДЕЛЬНОЕ НАПРЯЖЕНИЕ, какое не проявил и не может проявить ни один народ в мире. Три главных фактора помогли держать напряжение: русский архетип, советская тоталитарная цивилизация и ее вождь Сталин — неповторимый гений мобилизационной системы.

Умением держать сверхнапряжение объясняется, по-видимому, и терпение народа последние десять катастрофических лет. Трудно поверить, но, судя по всему, предел терпения, рождающий, как утверждают историки, пугачевых и разиных, еще не

наступил. Но пружина сжимается...

Чувство мобилизации-рывка — вектор русского этнического сознания. В период его зарождения это чувство самым естественным образом формиро­валось под влиянием особой географии России: короткий период посева, короткое лето для вызревания зерновых, короткое время жатвы. Чтобы выжить в таких условиях, как отмечает Ключевский, природа требовала от русских невиданного в мире напряжения человеческих сил в короткий период вре­мени.

Но мобилизация не может длиться долго. Это ведь надрыв, пассионар­ность, полное исчерпание психических и физических ресурсов, даже тех, избыточных, заложенных в человеке природой.

Расслабление (демобилизация) объективно неизбежно. И тогда же неизбежно возникает вопрос о социальных мотивациях (индустриализация прошла, война выиграна) — как теперь стимулировать энтузиазм? Ведь “мобилизационное сознание” — это добровольная и счастливая жертвенность, которая не только напрягает сверх меры, но и подвигает мириться с материальными лишениями, постоянно ощущать их временность, опираясь на устойчивую психологию “светлого будущего”. Что предложить народу, когда “временность” истекает и возникает опасность девальвации самой идеи “светлого будущего” (более чем скромный достаток, коммуналки, постепен­ное расслоение людей по уровню жизни — все это не могло длить жертвенность беспредельно). Выбор был небогат, а если быть точнее — материальный стимул неизбежно выходил на социальную “авансцену” советской системы.

А это, в свою очередь, потребовало от системы очень ответственного шага, который, как показала история, должен был испытать русский социализм на жизнеспособность. Было жизненно необходимо, не ревизуя “законы” (“вера в коммунизм” должна быть незыблемой, это самая главная несущая опора цивилизации; когда она начинает колебаться, открывается путь к катастрофе; так и случилось), осуществить плавное и плодотворное реформирование мобилизационной системы приблизительно так, как это сделал Китай. (Речь идет не о конверсии, ее мы провели блестяще после войны; разговор о реформировании системы.) Но такой шаг требует гения реформ. Увы, во всей истории России — это самый большой дефицит.

А в советское время дело усугублялось еще и тем, что гений мобилизации не мог по определению взрастить гения реформации. Как появился в Китае Дэн Сяопин, для нас, русских, загадка. Видимо, это связано с особенностью китайского менталитета.

И еще. Будем откровенны: культ Сталина, как и любой культ (а его создают не вожди, а их окружение и народ; уж как старались холуи создать культ и Хрущева, и Брежнева, но народ отверг его), не мог породить не то что гения, а просто истинного руководителя, чей разум был бы сопоставим хотя бы с номинальными запросами такой державы.

Вот почему мобилизационная система (а с нею и символ истмата — “вера в коммунизм”) с ее бесценной духовной энергией была бездарно пущена в распыл всеми безликими генсеками после Сталина.

Мне уже приходилось писать о том, что все постсталинские “вожди” — “плоть от плоти” номенклатуры. А номенклатура воплощала очень специфи­ческий тип политиков. Они рождались в условиях “подковерной борьбы”, на которую уходила большая часть ИХ энергии и которая делала их всего лишь “гениями” подковерной борьбы. И потому от полной слепоты и безграмотности они — прав С. Кара-Мурза — воспринимали государство как машину: ее можно собирать, разбирать, изменять, дополнять и, наконец, ломать, если сборка-разборка показалась неудачной.