Журнал «Полдень XXI век» 2010 (№ 7)
Шрифт:
Эльдар Сафин
Раритетный человек Тэнгри
Рассказ
Три миллиона жизней – это плата за вашу независимость, красоту и здоровье».
В первой своей жизни я не умел читать и писать. Во второй за плечами у меня уже были букварь, четыре тома «Энциклопедии современного быта» Алистера МакКартни и оборотная сторона чека из гипермаркета с непонятной надписью.
– Что это значит?
Продавщица устало подняла глаза, перевела взгляд на чек в моих руках и двумя нажатиями включила информ:
– Одна
– Достаточно, спасибо, – перебил я монолог любимой фразой Аттилы. – Можно не продолжать.
Любой человек находится в рамках, которые выставили ему окружающие, привили родители и учителя, объяснили старшие товарищи или которые он приобрел сам – добровольно или из-под палки. Так было тысячи лет назад, так есть сейчас, так будет потом.
Беда в том, что рамки современного человека – это сотни и тысячи тисков, пересекающихся друг с другом таким образом, чтобы действительно свободного пространства, в котором можно почувствовать себя уютно и гармонично, не осталось.
Выйдя из магазина, я прошел два квартала до заранее облюбованных строительных лесов, закинул пакет вверх, легко залез за ним и еще дважды повторил трюк. Сел на заляпанные штукатуркой доски, свесил ноги вниз и раскрыл пакет.
Жареный куриный окорок, сметана, хлеб, молоко и пять яиц – отличный обед для человека любой эпохи.
Самым сложным в последние годы для меня было казаться глупее, чем я есть. Ученые клонировали нескольких доисторических личностей, в которых подозревали знаменитостей. Шумный проект, быстро закончившийся пшиком. Полтора десятка пищащих и срущихся младенцев мало чем отличались от таких же, рожденных от современных родителей.
Меня выкопали в кургане Юго-Восточной Азии, каждая моя кость была бережно упакована в баранью кожу и обернута металлической цепочкой из сплава золота и железа. Замешательство археологов вылилось в шумиху, а потом на волне интереса меня клонировали вместе с другими невольными участниками проекта.
– Эй, пацан, ты че, не местный? – Четверо подростков, на вид чуть старше меня, стояли внизу. – Слазь давай, есть разговор.
– Доем и слезу, – спокойно ответил я, откусывая кончик кости. – Если спешите, лучше не ждать, я медленно жую.
Они посовещались, затем трое полезли ко мне – медленно и печально, опасаясь нарваться на серьезный отпор. Тем временем я провел костью по доскам вокруг себя и небрежно заштриховал получившуюся зону. Результат мне не понравился, и я начал было крошить скорлупой в шести точках, но вовремя вспомнил, что у этой цивилизации верх и низ сторонами света не являются, – ограничился четырьмя.
Все трое вылезли на мой ярус, но подойти не решались.
Однако их рыжий друг, стоящий внизу, этой трусости не понимал. Ему было невдомек, что теперь я кажусь старше, сильнее, опытнее, удачливее. Он орал, требуя скинуть нахала к нему.
– Хочешь поговорить – залезай. – Мое предложение ему не понравилось, но он все же вскарабкался наверх, матерясь и сыпля угрозами, а потом нерешительно замер в двух шагах от меня.
– Ну, ты это. – пробормотал он. – Не наглей, это наш район.
– Ваш – потому что вы здесь живете?
– Да.
– Ну, тогда это не только ваш район, – я усмехнулся в озадаченные рожицы. – Я тоже здесь живу, так что район – наш. Зовите меня Шаманом.
Глафира Владимировна в свое время стала первой женщиной – капитан-лейтенантом российского флота. Потом за полгода сделала мгновенную карьеру до контр-адмирала – кому-то из иностранных бонз пускали пыль в глаза, мол, и у нас женщин и геев в армии и на флоте не притесняют, а продвигают вверх и уважают.
Мгновенного взлета ей никто не простил, и после вступления во все нужные блоки и альянсы тридцатипятилетнюю контр-адмирала без шума спровадили на пенсию. Старые друзья ее сторонились, новые как-то не появлялись.
С родственниками неуживчивая Глафира поссорилась еще в юности, и ни мгновенный взлет, ни резкое падение не примирило ее с ними. Мужчины появлялись нечасто и под разными предлогами почти сразу получали пинок под зад – кто за то, что тюфяк и мямля, а кто за рвачество и грубость.
В сорок три года она подала документы на усыновление ребенка. Не меня – другого, и взяла бы его, но именно в этот момент кураторы нашего проекта опомнились и решили, что детдом – это хорошо, но было бы невредно развести деток по разным семьям. Какой смысл ломать жизнь двум десяткам альфа-самцов, закрывая их вместе в переходном возрасте?
И меня всучили контр-адмиралу. Остальных двенадцатилетних клонов распихали еще лучше: скифского вождя – в семью оперного певца, древлянского князя – к заместителю губернатора Пскова, хазарского царя – к известному актеру, сыну и внуку знаменитых режиссеров.
Глафира сильно переживала, что я не могу работать с компьютером и потому не хожу в школу. Подозревала симуляцию и умственную недостаточность, но я смог доказать, что не тупой и не ленивый – просто мозги так устроены, что не верю в компьютеры. Вижу перед собой – но не верю. Вот когда поверю, тогда и засяду за игры и сайты.
Книги, подсунутые ею, я не читал. С ними была та же история, но чуть попроще. Читать в детдоме меня научили, но привыкнуть к этому занятию я так и не смог. Письменность оказалась чуждой мне магией, чем-то понятным, но при этом слегка подпорченным, что ли. Небольшие надписи я читал влет, при необходимости мог воспользоваться энциклопедией или справочником, но целенаправленно прочитать целую книгу без отвращения не мог.