Журнал «Полдень XXI век» 2010 (№ 7)

Коллектив авторов

– И ключицу.

– И ключицу. Лучше бы у тебя было золото.

Человек не отозвался. Он завозился, пытаясь устроить больную руку, не сумел и зашипел сквозь зубы. Мучитель внимательно следил за ним, бездумно касаясь пальцами висящих на поясе четок. Потом поднялся и медленно сдавил ладонью кулак, рассыпав по комнате сухой костяной треск.

– Лежи спокойно, – сказал мучитель. – Я принесу тебе воды.

* * *

– Почему ты не отправишь меня в камеру? – спросил человек слабо.

– Завтра тебя все равно приведут сюда, – отозвался

мучитель, размеренно перекидывая бусины четок. – Учитывая, что ты попал ко мне уже калечным, я не хочу, чтоб ты лишний раз поднимался.

– Откуда такая забота о пытуемом?

– Это моя работа. Если ребро сместится и проткнет легкое, ты можешь умереть. Если ты умрешь раньше времени, моя работа пойдет насмарку.

Человек затих. Потом спросил негромко:

– Четки. ты молишься?

Щелканье бусин прекратилось и мучитель тихо засмеялся.

– Нет. Нет, некромант, не молюсь. Скажу больше – я не верю в молитвы. А это. Так, чтобы пальцы не теряли ловкости.

– Но ты носишь рясу.

– А ты, думаю, не ходил по улицам голым и не испражнялся на площадях. К чему слишком выделяться из тех, с кем тебе удобно и спокойно?

– Странно. Никогда не задумывался об этом. – На лавке зашуршали, охая и вздыхая. – А ты хорош, мучитель. Я думал, этот ноготь врос намертво.

– Ты странный. Обычно меня проклинают.

– За что мне тебя проклинать? Ты дал мне напиться вчера, хорошо сделал свою работу сегодня. Отец дознаватель доволен, с чего быть недовольным мне. Спасибо, добрый труженик! – голос дрогнул и сорвался.

– Все-таки ненавидишь, – удовлетворенно произнес мучитель и бусины снова защелкали в полумраке.

– Просто очень больно, – после паузы сказал человек на лавке.

– Здесь всем больно, – равнодушно отозвался мучитель.

Они снова замолчали. В коридоре раздались шаги и донеслось бряцанье крышки лампы. Монахи меняли масло.

– Ты же понимаешь, что это грех, – сказал человек. – Носить рясу и отнимать жизни – как-то не сочетается.

– Отец дознаватель не только носит рясу, но и, в отличие от меня, истово молится каждый вечер о спасении душ. Это не мешает ему отнимать жизни, лично опуская факел на костры еретиков. А я никого не убиваю. Просто заставляю говорить. Это моя работа. Мне больше нечем заниматься.

– Но ты не веришь, что это правильно. Я могу понять человека, который мучает другого ради идеи. Могу понять даже того, кто делает это из-за душевного недуга. Но человека, который мучает просто ради того, чтобы заниматься хоть чем-то, я понять не могу.

Щелканье внезапно снова оборвалось, мучитель выпрямился, почти ударившись спиной о стену. В наступившей тишине было слышно, как протопал обратно по коридору монах.

– А ты и не обязан, – сказал мучитель чересчур ровным голосом. – На самом деле никто не обязан понимать. Я должен пытать, ты должен говорить или не говорить – дело твое. Но говорить о том, что спрашивают, а не так, как ты сейчас. Какое тебе до меня дело?

– Кажется, я задел тебя, – виновато сказал человек. – Но я всю жизнь старался понять людей. Сейчас эта жизнь висит на волоске. Чем же мне еще заниматься? Мне, –

мучитель понял, что он улыбается, – больше нечем заниматься.

– Ты странный, – медленно произнес мучитель.

– Я такой, каким должно быть каждому. Просто далеко не все это понимают. Пахарь ворочает землю, копается в грязи и отдает оброк, но он достойный человек – он делает это ради семьи. У него есть эта цель, пусть ничтожная на чей-то взгляд, но благородная. Недостоин тот, кто тупо напивается каждый вечер, едва сводя концы с концами и не стремясь что-то поменять. Недостоин тот, кто не ищет своей дороги в небо. Ты – искал?

– Сейчас тебе лучше помолчать, – резко сказал мучитель, поднимаясь. Костыль скользнул по камню, и он покачнулся, ловя свободной рукой стену. – Завтра будет непростой день. Подумай лучше, что скажешь дознавателю.

* * *

Он смотал кнут и убрал в шкаф, к остальным инструментам. Задумчиво оглядел кучу тряпок в углу.

– Тебе повезло, что ты попал сюда, – произнес мучитель, не оборачиваясь. В ответ донесся хриплый каркающий смех.

– О, да! – выдавил, наконец, человек, обессилено уронив голову на доски. – Воистину, нет лучше места на свете, чем в сем роскошном подвале!

– Зря смеешься, – ответил мучитель, неторопливо подходя к столу, на котором ничком лежал его собеседник. – Вот, накройся.

– Что там со спиной? – глухо спросил тот, не поднимая лица.

– Спина как спина, – проворчал мучитель, набрасывая на него кусок драного холста и начиная осторожно опускаться на грубый табурет. – Цела твоя спина. Мне нужно было причинить тебе боль, а не нарезать ремней. Впрочем, если тебе очень хочется, то это я тоже умею.

– Нет, пожалуй. Я верю тебе и так.

Мучитель поерзал, устраиваясь. Задумчиво взвесил на руке костыль, прикидывая – положить на пол или прислонить к столу.

– Тебе повезло. Здесь провинция. Отец дознаватель просто не очень умный и слегка нездоровый человек. Безыскусный и торопливый. Мы здесь только понаслышке знаем о ведьмином кресле и железной деве, никто не кладет пытаемых на кобылу и не протыкает старые шрамы серебряной иглой в поисках стигмы дьявола. Я рву ногти и работаю кнутом, словно баронский пытарь, к которому привели беглого крестьянина. Изредка кому-то приходит мысль о том, что стоит провести испытание водой или горячим железом. Но тут никто этого толком не умеет, и чаще всего жертва не дотягивает до костра, так что в традицию это не превратилось. Попасть сюда значит получить самое большее из доступного еретику и колдуну – относительно легкую смерть.

– Ты тоже не умеешь? – человек, наконец, поднял голову, и в его глазах отражался огонек свечи – один в двух сразу.

– Умею, – спокойно ответил мучитель, все же пристраивая костыль у стола. – Но не хочу. Поэтому держу язык за зубами.

– Вот как? – быстро переспросил человек. – Выходит, ты все же не чужд милосердия?

Мучитель ухмыльнулся.

– Не обольщайся, некромант. Мне просто лень. Лень таскать воду, лень чистить жаровню, замывать кровь. Ты спрашивал вчера, чего я хочу. Так вот: я хочу покоя.