Журнал «Вокруг Света» №01 за 1991 год
Шрифт:
Радостная весть облетела всех родных и соседей. Потом созвали людей. Мальчику дали имя Абдыкайым.
До шести лет Абдыкайым не знал, что он жолокчу. Однажды дед Темирбай сказал ему так:
— Сынок, ты ведь жолокчу. Ты можешь изгонять жолоков с овец. Для этого тебе достаточно набрать воду в рот, побрызгать на овец, и все клещи до единого осыпятся на землю. Идем, сынок, тебя зовет один человек. Ты помоги ему избавиться от жолоков.
И повел Темирбай внука куда-то.
Абдыкайым так мне рассказывал: — Там, в кошаре, куда меня привел дедушка, мне дали воду. Я набирал воду в рот и брызгал на баранов, которых гнали передо мной люди. Закончив обряд, мы ушли домой. На следующий день нам сообщили, что все жолоки с баранов опали на землю. За это дедушка меня похвалил. Вот так началась моя работа — жолокчу.
В послевоенные годы меня иногда вызывали в Ахунбабаевский, Алтыарыкский и другие районы Ферганской области Узбекистана. Что я делаю, смотрели
Какими свойствами обладает вода, набранная мною в рот, какое воздействие производит эта вода на жолоков, мне не известно. После моего брызгания жолоки-клещи не дохнут, а просто осыпаются и уходят в землю безвозвратно. И на этом месте клещи долгие годы не прилипают к животным.
Обычно меня вызывают тогда, когда начинается падеж скота. Конечно, и, чабаны, и ветеринары сперва точно определяли, от чего начался падеж.
Я за свой век обрызгал водой много отар. Но ни от кого никогда не слышал жалоб о том, что не помог. Значит, я на самом деле настоящий жолокчу — изгонятель клещей. Когда я брызгаю водой на животных, я не наговариваю, и не заклинаю, и вообще никаких слов не произношу. Меня этому не учил мой дед Темирбай. Я просто набираю в рот воду и брызгаю на животных.
Я брызгаю водой не только баранов, но и коров, и верблюдов. Жалко смотреть на огромное существо — верблюда, когда он, вытянув свою длинную шею, лежит беспомощно и умирает, а мерзкие жолоки копошатся на нем.
Так говорил мне последний жолокчу, Абдыкайым Саттаров. Ему уже шестьдесят два года, и живет он в местечке Кысык в совхозе «Кадамжай» Фрунзенского района Ошской области Киргизии. И работает механизатором.
И вряд ли появятся теперь новые жолокчу — слишком суров и жесток древний способ его посвящения. Теперь ребенка кто даст? Кроме того, появились препараты.
А кусает ли жолок человека? Кусает, хотя редко, но, как говорится, метко. Жестоко кусает.
Если уж жолок укусит человека, у того моментально поднимется температура. Язык набухает, глаза закрываются. Он не может вымолвить ни слова, а только стонет и мечется от страшного жара во всем теле. Лечение от укусов жолоков было быстрым и решительным. Если есть поблизости проточная вода, укушенного несут к ней и, сняв одежду, опускают его в холодную воду и там держат.
Вначале человек совсем не чувствует, что лежит в студеной воде, и продолжает метаться от жара.
Проходит полчаса, час, а то и больше. Укушенный начинает приходить в себя. Он успокаивается, постепенно к нему возвращаются сознание, затем речь. Еще немного времени в воде, и он открывает глаза и произносит: «Мне холодно. Я замерз». А у самого зуб на зуб не попадает. Взгляд его уже ясен.
Вот и все лечение. Человек уже совершенно здоров, как прежде.
А если проточной воды нет поблизости, тогда, сняв с больного одежду, обливают его холодной водой.
Зато врачи делают укол, потом еще укол, и еще, и еще. Конечно, сбивают высокую температуру, и через месяц или два, больной будет нормально кушать, ходить. Но он становится сильно забывчивым и несообразительным. В результате превращается в нетрудоспособного инвалида.
Я встречал такого человека.
Тайтуре Батыркулов
Комментарий ученого
Сообщение Тайтуре Батыркулова крайне интересно. Оно почерпнуто из самых глубин народной жизни, куда порой не проникнет взгляд специалиста-этнографа. Но, кроме конкретного знания почти забытого ныне обычая, оно подтверждает правило об адаптивной по отношению к природе функции всего, что создал человек. Одно из самых кратких определений культуры следующее: форма адаптации человека к природе. Отломить от дерева сук, сделать из него орудие и убить им мамонта или кабана; обтесать камень, чтобы он стал ножом для разделки туши убитого животного; научиться по положению звезд на небе определять начало нового сезона и соответственно время перехода на новые стоянки — все это адаптация человека к природе. Но порою она принимала весьма жестокий облик, диктуемый суровыми реалиями жизни. В числе таких — воспитание, а по сути дела — сотворение жолокчу из новорожденного ребенка. В простоте способностей жолокчу заключена великая сила. Никакой мистический ореол его не окружает: ни молитв, ни камланий, ни тайных эзотерических приготовлений и снадобий. Все просто и ясно: он выжил, яд его не убил, напротив, сделал «ядовитым» его самого, а значит, он может помочь своим сородичам и соплеменникам спасти скот от клеща. Вся деятельность жолокчу и то, как им становятся, — это тоже часть культуры, в данном случае — киргизского народа. Возможно, сходные обычаи были и у других кочевников евразийских степей, ничего невероятного в таком предположении нет. Ведь, спасая основной источник существования людей, они спасали свой этнос. И этот этно-защитный механизм действовал неукоснительно, какими жестокими ни
Гранит во льдах. Часть I
Н а Преображенском мысу нет памятника. А жаль... Взгляните на карту. На самом-самом севере Восточной Якутии, почти на 700 километров за Полярным кругом, есть мыс Святой Нос, а за ним — Новосибирские острова. В 60 километрах к северу от мыса лежит Большой Ляховский остров, за ним — Малый. Затем еще 60 километров морем (пролив Санникова), и огромный остров Котельный — холмистая тундра, уже беднее, чем на материке и Ляховских островах, но все-таки привлекающая диких оленей, кочующих сюда по весеннему льду. Между холмами три месяца в году текут речки, богатые рыбой. К востоку каменные холмы сменяются огромным (длинней Абхазии) ровным песчаным пляжем, вдоль которого даже в разгар лета повсюду натыканы севшие на мель ледяные горы. Их зовут здесь стамухами.
Первым этот пляж пересек весной 1805 года промышленник Яков Санников. Как и все на этих островах, искал он песцов и Мамонтову кость, оставшуюся тут в изобилии от ледниковой эпохи. (У Арктики долгая память.) Только отличала его неуемная страсть поиска новых земель. Вот и теперь за песчаной пустыней нашел он пролив, а за ним — огромный остров, но не каменный, а из песка со льдом. Называется он с тех пор Фаддеевским — по имени другого промышленника, шедшего позже и поставившего здесь поварню — летнюю избушку, сложенную из выброшенных прибоем бревен. А Санников поварен не ставил, он шел дальше и еще через сто верст берега (ставшего уже из ледяного болотистым) увидал новый пролив и за ним новую неизведанную землю. Переплыть пролив ни на чем нельзя, ибо тут все лето сильное течение гонит массу крупных и мелких льдин, с грохотом крушащих многочисленные стамухи. Лишь на другой год, весной, попал Санников по льду на ту землю, но назвать и ее, и пролив опять пришлось не ему — ссыльный чиновник Матвей Геденштром окрестил пролив Благовещенским, а землю — Новой Сибирью. Он надеялся, что это новый материк, за приобщение которого российской короне ему позволят вернуться в Россию.
Новая Сибирь оказалась островом, немногим больше Фаддеевского, только лед смешан здесь не с песком, а с глиной. Остров низок, болотист, лишь кое-где из вспученной небольшими холмами тундры торчат утесы, да у Благовещенского пролива далеко на север выдается в океан каменный кряж — мыс Высокий. Высота его 51 метр — как 18-й этаж нынешнего панельного дома. Санников взошел на этот мыс весной 1810 года, вгляделся в сверкающую ледяную даль и увидал на северо-востоке «синеву, подобную отдаленной земле». Однажды ему уже посчастливилось открыть по такой синеве остров, и сейчас он, конечно же, погнал своих собак, запряженных в нарту, на морской лед. Однако верст через 25 был остановлен бескрайней — вправо и влево — полыньей. Примерно тогда же и вроде бы то же самое видел и Геденштром с другого (восточного) конца Новой Сибири и съездил по льду с тем же успехом. Больше в той стороне земли не наблюдали, зато сам Санников видал явственно гористую сушу к северу и к северо-западу от Котельного, так что складывалось впечатление о новом большом материке. Доехать до него всюду мешала бескрайняя полынья, но как было не верить тому, кто открыл уже так много островов? «Земля Санникова» жила на картах сто лет, однако оказалась мифом.
А вот на северо-востоке от мыса Высокого как раз земля есть — это остров Беннетта. Не в пример Новой Сибири, он скалист, и на целых 426 метров поднялась здесь гора Де-Лонга — ледяной купол, высшая точка всего Новосибирского архипелага. От Высокого до нее — 137 километров.
Джордж Де-Лонг, 37-летний американский полярник, пришел туда в августе 1881 года, пришел, как ни странно, с севера. Его судно, искавшее путь к полюсу, было раздавлено льдами, и Де-Лонг повел команду на юг, к новой Сибири, через расползающиеся летние льды океана. 17 дней видели они неизвестную землю, стремились к ней, но льды несли их мимо. Чудом сумели в последний момент переправить на крохотную полоску пляжа под скалой огромный обоз (лодки, сани, припасы, собаки) и тут же полезли, мокрые, на дрожащих от усталости ногах, по крутой базальтовой осыпи — ставить звездно-полосатый флаг. (Под ним остров значился до 1926 года.) После троекратного «ура» Де-Лонг объявил, что нарекает остров именем газетчика Беннетта, оплатившего экспедицию, а юго-западный мыс, давший им краткий приют,— именем Эммы, своей далекой жены. (Через три месяца она стала вдовой.) Больше он ничего на острове не назвал.