Журнал «Вокруг Света» №02 за 1974 год
Шрифт:
Гостиница была тихой, но из нее еще не выветрился запах резины, мокрых портянок, ворвани и табака. Это была настоящая гостиница с пружинными кроватями, белыми наволочками и простынями. На кухне что-то шипело, булькало и жарилось: значит, сезон еще не окончился. И более того — как я узнал буквально через несколько минут, для «золотицкого эксперимента» пришла самая трудная пора.
Я много слыхал о Пономареве как о человеке деятельном, вокруг него всегда были суматоха и разноречивые толки, потому что с Пономаревым инертному, просто исполнительному человеку ужиться трудно: он неизменно что-то придумывает, внедряет, совершенствует в своем многосложном хозяйстве, которое не объехать и за месяц, столь
Пономарева я нашел в одном из номеров. Он был взволнован и зол, быстро ходил, и скрипели половицы от его грузных коротких шагов. Он круглыми глазами из-за толстых очков по-птичьи быстро и пронзительно взглянул на меня и еще долго бегал по комнате, кого-то доругивая хриплым низким голосом: «Сечь бы его надо, как Сидорову козу, правда, в детстве не секли, видать, так нынче поздно. Еще по-русски плакать не умеет, а за дело берется. Нет, я его здесь ругать не буду, а в Архангельск вызову и при всех председателях заставлю краснеть. Дело бросил и убежал, как можно, а?»
Позднее узнал я, что Пономарев действительно вызвал виновника на правление «Рыбакколхозсоюза» и согнал с него десять потов в назидание другим. Но я знаю также, что на Пономарева за его крепкий поморский язык не обижаются, потому что он легко находит в человеке и добрые качества и никогда не забывает их.
А нынче у Пономарева, который уже третий год именно в это время наезжает в Зимнюю Золотицу, особые заботы. Мысль доращивать бельков на берегу родилась внезапно и с первого взгляда казалась абсурдной, хотя и была продиктована определенными обстоятельствами. На международном рынке вдруг появился интерес к меху серки, имеющему естественный серый цвет с красивым рисунком. Но если белька, которого в марте подносит к Зимнему берегу, с помощью вертолетов достать не так уж трудно, то с добычей серки дело обстояло куда сложнее. Льды в Белом море непрестанно дрейфуют на северо-восток к горлу Белого моря, и пока молодой зверь меняет «платье», превращаясь сначала в хохлушу, а потом и в серку, к этому времени его уже подносит к Панину и промышлять тюленя, лежащего в одиночку на весенних льдинах, очень трудно.
Сначала была мысль снова возродить судовой промысел — на шхунах. Однако «собирать серок с винтовки» очень долго — почти два месяца. Шкуры в это время лежат в трюме, окисляются, и хорошего мехового товара из них не получить. В общем, положение казалось безвыходным. И тут память подсказала Федору Пономареву случай в Зимней Золотице, вспомнился маленький тюлененок во дворе Спирова. А что, если доставлять живых хохлуш на вертолетах на берег, и пусть они здесь превращаются в серок. Но ведь Спиров кормил звереныша из соски молоком, а прокормить тысячу, десять тысяч?
Богатая практика и тут помогла вытащить из памяти любопытные факты, прочитанные в свое время в книге известного биолога профессора С. В. Дорофеева «Беломорский тюлень-лысун», где, в частности, говорилось, что утельга-мать, выкармливая «щенка» молоком, которое в двенадцать раз жирнее коровьего, уже через две-три недели покидает потомство. А детеныш месяц лежит на льдине, меняет свои одежды и почти не ест, только изредка опускается в море.
Но если зверь голодает месяц, лежа на льдине, то почему бы ему в это время не вылинять на берегу? Так в семьдесят первом году двадцать пять хохлуш очутились в маленьком вольере у Зимней Золотицы. Все они благополучно вылиняли. Эксперимент в своей основе не имел ничего антигуманного, ибо не нарушал основных процессов естественного развития животного.
Это было открытие, которое в своей простоте казалось чем-то невероятным. Тюлени — и вдруг на берегу. Недаром, услышав об эксперименте, все, даже ученые-биологи, задавали один и тот же вопрос: «Простите, а чем вы их кормите?» —
Было время, и не столь давнее, когда некоторые считали природу неисчерпаемой и вторгались в нее, как в чужую кладовую, не столько потребляя, сколько бесцельно уничтожая. Да, тюленей побили многие миллионы, и стадо находилось на грани уничтожения. И вот нынешний эксперимент уже в какой-то мере приближает нас к разумному регулированию собственных желаний и возможностей, к рациональному ведению промысла. Мы поднялись на ступеньку необходимого сотрудничества с природой. Помор становится уже не зверобоем, а звероводом, и в этом шаге таятся большие, еще не изученные возможности.
Вот почему научно-технический совет Министерства рыбного хозяйства СССР на своем представительном совещании, где присутствовали ученые, меховщики и производственники из ведущих научных институтов и управлений страны, высоко оценил «первый в мировой практике эксперимент Пономарева Ф. А., Касьянова Н. Ф. и Нестерова Г. А. по доращиванию детенышей тюленя до стадии меховой серки на береговой ферме Зимняя Золотица. Этот опыт целесообразно продолжать в более широких масштабах на базе научно обоснованной методики в Северном, а также и в других бассейнах».
Уже в следующем году была разработана технология промышленного производства и необходимая оснастка. И когда зверобои высаживались на лед вместе с волокушами, похожими на детские цинковые ванны, то шутили: «Ну сейчас, мужики, мыться будем». Потом бегали по льдам, собирали хохлуш, совали в сетчатые мешки, чтобы не задохся зверь, и вертолеты быстро увозили щенков на берег. За два дня двадцать четыре помора поместили в вольере две тысячи тюленят.
Я видел, как они лежали на берегу за металлической сеткой, сосали морской соленый лед, специально доставленный с моря, лениво катались на снегу, вытаивая лунки, и уютно устраивались в них. Черные непрозрачные глаза, похожие на детские резиновые мячики, моргали длинно и задумчиво. Старая шерсть, похожая на пух одуванчика, клочьями сползала с новой короткой упругой шерсти, и природа рисовала на сальных блестящих боках зверей причудливый рисунок.
В общем, все шло своим чередом, но тут идею Пономарева словно решила проверить на прочность сама природа. Внезапно пришло большое апрельское солнце, снег стремительно стал скатываться с берега, и сквозь него проступал холодный жесткий песок. Тюленям стало неуютно в вольере, они ползали по песку, отыскивая остатки снега, и колкие песчинки забивались в шерсть.
Два дня шел аврал. Сначала пробовали перегонять серок, будто овец, помахивая на них прутиком, в еще заснеженные вольеры. Но тюлени, почувствовав свободу, норовили быстро убежать к морю. Тогда пришлось их таскать на руках, а ноша не из легких, каждая серка за тридцать килограммов. Таскали поздно вечером все, кого могли найти в Золотице, таскали и авторы открытия. Но и сегодня солнце не уходило с неба, и в остальных загонах быстро съедало снег, вот почему Пономарев бегал по комнате, ругая того, кто сбежал в эту трудную минуту, и размышлял, что же предпринять.
Второй соавтор, Николай Касьянов, старший инженер Министерства рыбного хозяйства СССР, целый день стоял у мездрильной доски, орудовал широким ножом-клепиком и учил молодых золотицких парней обрабатывать тюленьи шкуры. В клеенчатом длинном фартуке, деловито-степенный, больше смахивающий на мастерового, Касьянов умел создать вокруг себя благожелательную атмосферу, ибо труд этот был близок и понятен ему. Сколько смеха и шуток вызвал Касьянов у рабочих на этой многотрудной работе в мездрильном цехе, где густой воздух наполнен тяжелыми запахами тюленьего жира, соды и постоянной сырости!