Журнал «Вокруг Света» №02 за 1986 год
Шрифт:
Так и наметился мой маршрут — урочище Черкезли.
За такыром — закаменевшим глинистым полем — белые чабанские домики. Овцы шумно обтекали непривычное для пустыни сооружение опреснителя — торопились на водопой. Чуть поодаль высился ветряк.
Навстречу нам шел пастух в тельпеке с прокаленным зноем пустыни лицом и дружелюбно улыбался.
— Старший чабан Ходжаев Мурад, — шепнул мне Велиназар, — вместе с сыном.
Рядом с чабаном вел мотоцикл парень лет пятнадцати.
— Нынче мы уже пасем отару на Ижах, — подавая нам руку, смеется Ходжаев.— Поначалу было боязно, но ничего, привыкли. Ашир! — обратился ой к сыну.— Сгоняй-ка за дядей, где-то он там застрял, поторопи его.
— Мой помощник, — глядя ему вслед, ласково проговорил Ходжаев.— Должно, скоро заменит меня. Я тридцать пять лет хожу за отарой, и он с малолетства со мной в пустыне. Учу его нашим чабанским премудростям: как поить овец, пасти, стричь... Да что это я, — вдруг спохватывается он.— Вы поглядите пока, как мы тут живем. Сейчас овец загоню в кошару, и будем чай пить.
Агаджанов ведет меня к огромному опреснителю, со стороны очень похожему на парники. С той лишь разницей, что здесь заставленные рамы имеют точно выверенный угол наклона. Принцип его работы удивительно прост. Горько-соленая вода подается из огромной сардобы — железобетонного резервуара — в лотки, а дальше все делает солнце. На внутренней поверхности рам осаждаются водяные пары, конденсируются и затем стекают в желобки.
— Воду черпаем из колодца, — поясняет Велиназар, — с глубины семнадцати метров. Там целые озера, только пить ее невозможно даже скоту.
— И какова производительность такого опреснителя?— спрашиваю.
— Все зависит от его площади и времени года. Сейчас, в летний сезон, установка дает четыре кубометра воды в сутки — дистиллированной, чистейшей. Смешивая ее в определенной пропорции с соленой, мы получаем питьевую воду. Овцы, а особенно верблюды охотно такую пьют.
Неожиданно на лице Велиназара появляется улыбка. Я смотрю на него с недоумением.
— Помню, — говорит он, — когда начали строить комплекс, сюда частенько приходили чабаны. Недоверчиво смотрели на нашу работу. Говорили, что слишком, мол, сложная ваша техника, куда нам с ней сладить. Зато когда построили опреснитель, домик, теплицу с замкнутым оборотом влаги, где почти круглый год выращиваем укроп, кресс-салат, лук, огурцы, помидоры, и кошару на одну тысячу голов, тут уж они по достоинству оценили новшество.
Чабаны зря, конечно, беспокоились. Для того чтобы получить пресную воду, надо один раз в пятнадцать-двадцать дней залить лотки опреснителя соленой водой и... пускай себе работает на здоровье. У чабана уже голова не болит, где взять воду для отары.
Этим летом должны поставить установку по выращиванию хлореллы, — после небольшой паузы продолжал Велиназар. — Всего несколько граммов сухой массы микроводорослей, добавленной в корм скоту, дает до двадцати процентов привеса. Кроме того, будет еще одна установка — для получения биогаза. На его производство пойдут отходы из кошары. Он как отличное топливо, так и «подкормка» для хлореллы. И непременно построим такой же водоподъемник, какой вчера видели в объединении...
В домике прохладно, может, поэтому как-то по-особенному уютно. Несмотря на то, что за окном в тени сорок градусов, здесь всего двадцать четыре.
— Тоже работа солнца, — заметил Велиназар.— Его энергии вполне достаточно и на охлаждение помещения летом, и на отопление жилища зимой. Экономия топлива в холодное время года не меньше сорока процентов.
Ходжаев подходит к выключателю — и под потолком загорается лампочка. С гордостью показывает, как работает телевизор, холодильник, и, подмигивая нам, важно произносит:
— Видали! Даже мой
Мы не спеша пьем из пиал зеленый душистый чай и ведем неторопливый разговор.
— Смысл нашего эксперимента, — произносит Агаджанов, — конечно, заключается не только в том, чтобы создать хорошие бытовые условия. Наша задача гораздо шире. Как, по-твоему, может ли ученый чему-нибудь научить пастуха, который много лет ходит за отарами, знает отлично пустыню, повадки животных, то есть вобрал в себя опыт не одного поколения своих предков?— И, не дожидаясь ответа, продолжает:— Взять, к примеру, выпас овец. По рекомендации Института пустынь мы разработали систему научного использования пастбищ. В нее входит так называемый пастбищенский оборот. Это значит, что одни участки используются летом, а другие — весной. Кроме того, надо давать и короткий отдых пастбищам, чтобы уберечь от вытаптывания травостоя и тем самым не способствовать наступлению опустынивания. Но самое главное — на нашей площади в десять тысяч гектаров, которую нам выделили для эксперимента, раньше могли пасти скот все, кому не лень, никто за пастбища не отвечал. Теперь положение изменилось — сейчас на ней пасется только одна отара, закрепленная за гелиокомплексом. И чабаны уже сами заинтересованы в том, чтобы лучше сохранить свою территорию...
Эксперимент продолжается. И не случайно выбрали для его проведения местечко Черкезли. Вблизи урочища не проходит ни линия электропередачи, ни асфальтированная дорога. Вот почему гелиоустановка, работающая на солнечной энергии, должна создать не просто сносные, а в определенной степени даже комфортные условия для работающих в пустыне людей.
Но, по мнению ученых, прежде чем приступить к массовому внедрению подобных проектов, необходимо точно знать, сможет ли он, этот проект, полностью обеспечить водой и кормами отару овец в урочище. Причем круглый год.
В масштабах республики это очень важно знать. Особенно сейчас, когда переходят на новую организацию животноводства в условиях пустыни.
— Конечно, какие-либо окончательные выводы делать рано, — заключает Велиназар.— Ведь наш гелиокомплекс работает, как я уже говорил, не на полную мощность. Поэтому пока десять-двадцать процентов кормов и воды приходится сюда доставлять. Но я говорю — пока!
Молодой ученый убежден, что в ближайшем будущем в пустыне появятся уже не единицы, а десятки, сотни гелиокомплексов Они стали насущной необходимостью, продиктованной временем.
Ашхабад — Черкезли —Москва
Владимир Устинюк, наш спец. корр. Фото автора
Дети маиса
Никарагуа, Никарагуита,
Самый лучший цветок в букете моей любви...
(Из песни Карлоса Мехия Годоя)
Мы, никарагуанцы, владеем всего лишь 130 тысячами квадратных километров, но каждый из них удивительно красив, — сказал мне как-то художник Арнольдо Гильен, невысокий плотный человек с большой лобастой головой и очень добрыми, чуть печальными глазами.— Остановись в любом месте, присмотрись, и ты увидишь, что пейзаж так и просится на полотно.