Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год
Шрифт:
Ободряюще тарахтит спичечный коробок. Вспыхивает спичка. Тьма озаряется. Я выхожу из этого состояния в знакомый мир.
Поднимаюсь, отряхиваюсь и с некоторым недоумением гляжу на выход из камеры, разделенный надвое каменной полуразрушенной стенкой. Куда мне идти — направо или налево? Вон у выхода на стене начертан углем знакомый знак. Помнится, когда я сюда заворачивал, это изображение было с правой стороны. Значит, надо выходить налево. Да, да, вот еще одна примета — трещина в потолке. Заходя, я стукнулся макушкой о кровлю, присел, вскинул взгляд — как раз надо мною была черная зигзагообразная трещина. Все ясно. Вперед!
Со свечой
Вернулся на прежнее место, начал осматриваться... Пламя свечи дрожит на желтоватых поставах, на бугристой, исчерченной трещинами кровле; справа, слева — черные вырезы ходов. Куда же идти?
На полпути к выходу, на верном уже пути, я успел заметить еще одну надпись. Внизу стены корявыми и слабыми буквами было выведено: «Смерть фашис...» Почему, думалось мне, второе слово оборвано? И почему написано так низко, почти у пола? Может, человек писал лежа, из последних сил?..
Эта надпись и другие, уже знакомые, опять догоняли меня, кидались справа и слева живыми голосами. Они словно спешили со мной на поверхность, спешили, не могли поспеть и, оставаясь в темноте, кричали вослед, чтобы я не забыл о них.
А наверху была глубокая ночь, полная звона сверчков. Город спал. Один лишь в ночи не спал, качался, опадал и вставал снова далекий вечный огонь на горе Митридат.
Теперь не дает покоя мысль: может быть, нужно делать фотоальбом «Говорят камни Аджимушкая»? Они действительно говорят, и надо, чтобы их услышало как можно больше людей. Об этом у нас был разговор с заведующим Аджимушкайским филиалом Керченского музея Сергеем Михайловичем Щербаком. Альбом будет иметь силу подлинного документа. И может быть, кто-то из старых керчан, глядя на эти рисунки и надписи, вспомнит самого себя, соседа или воинов, с которыми пришлось сидеть у подземного костра. Вспомнит и скажет о них свое слово.
Василий Маковецкий \ Фото А. Маслова
Остров в грозном море. А. Фальк-Рённе
«Вас ждет хумпус-бумпус»
Вот уже десять дней судно «Керамик» бороздит океан, направляясь из Новой Зеландии в Панаму. Поздним вечером, когда мы с радистом Гнистеном доигрываем очередную партию в шахматы, в приемнике вдруг раздаются слабые позывные. Радист поворачивается и, положив ладонь на телеграфный ключ, выстукивает несколько сигналов. Тотчас же из приемника послышались новые звуки морзянки...
— Вызывает станция на острове Питкерн, — поясняет радист. Он прислушивается, и на бумаге появляются слова: «ВЫЗЫВАЕТ ТОМ КРИСЧЕН ПИТКЕРНА ТЧК РАЗЫЩИТЕ ПАССАЖИРА ЗПТ СЛЕДУЮЩЕГО НА ОСТРОВ».
— Пассажир сидит рядом со мной, — выстукивает Гнистен в ответ.
Наступает небольшая пауза. Я очень волнуюсь: если не удастся сойти на берег сейчас, придется плыть на «Керамике» в Панаму еще двенадцать суток, оттуда через Лос-Анджелес снова возвращаться на самолете через океан в Новую Зеландию, чтобы три месяца спустя сделать еще одну попытку высадиться
Волноваться мне приходится недолго. Через несколько минут радист на острове выстукивает: «ЛЮБИТ ЛИ ПАССАЖИР ХУМПУС-БУМПУС?»
Радист вздыхает:
— Радиотелеграф на Питкерне — самая удивительная станция в мире. Случается, что Том запрашивает концовку какого-нибудь фельетона или рассказа, помещенного в новозеландских газетах. Надо думать, остальные островитяне сидят вокруг Тома и жадно поглощают все новости.
Мы запрашиваем Тома, что значит «хумпус-бумпус». Быть может, что-нибудь, связанное с высадкой на остров?
Он отвечает: «ХУМПУС-БУМПУС БАНАН С КОРНЕМ САЛЕПА ЗПТ ЗАВЕРНУТЫЙ ПАЛЬМОВЫЕ ЛИСТЬЯ ЗПТ ЗАЖАРЕННЫЙ НА СКОВОРОДЕ В МАСЛЕ ТЧК ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ПИТКЕРН ТЧК ПОГОДА НЕВАЖНАЯ ПЫТАЮСЬ ПРИНЯТЬ ТЕБЯ НА БЕРЕГ ТЧК ЗПТ ХОЧЕШЬ ЛИ ХУМПУС-БУМПУС ОТВЕЧАЙ». Я готов согласиться съесть что угодно, только бы меня приняли на острове. Позднее мне пришлось не раз отведать излюбленное блюдо островитян, оно там очень популярно. Конечно, о вкусах не спорят, но что до меня, то хумпус-бумпус кажется необыкновенно противным.
Далеко в открытом океане, там, где горизонт сходится с водой и где уже нельзя разглядеть кружащихся в небе чаек, лежит остров Питкерн. Только к полудню следующего дня мы замечаем впереди черное пятно. Постепенно пятно увеличивается, и, когда после полудня мы приближаемся к острову, взору открывается светлая полоса прибоя вдоль побережья. Одиноко, словно корабль, давно покинутый своей командой и гонимый волею стихии в открытое море, плывет Питкерн в безбрежном океане.
Часа три мы стоим в четырех морских милях от берега, на который с востока набегают тяжелые волны. Капитан протягивает мне бинокль:
— Им удалось выйти из бухты, — говорит он и добавляет: — Между прочим, здесь лучшие в мире мореходы.
Из-за узкой расселины за мысом появляются две спасательные шлюпки по шесть пар весел в каждой (местные жители называют их «длинные лодки»). С трудом преодолевая течение и ветер, они приближаются к нашему судну, стремясь найти укрытие за его корпусом.
Гребцы хватают концы двух веревочных лестниц, сброшенных с подветренной стороны борта, и молниеносно карабкаются вверх. Пожилой человек с бородой, еще покрытой брызгами, спрашивает, где пассажир. Я выступаю вперед.
— Питкерн будет твоим домом до тех пор, пока тебе не надоест, — говорит он, — только поскорее собери вещи и спускайся в лодку, ветер уже меняет направление. Следуй за мной, ты поплывешь в моей лодке.
Все мы называем друг друга по имени. Островитяне произносят мое имя Арне как Ана.
...Настал час прилива, лучшее время для высадки. Мы ждали его в лодках целую ночь. Волна прибоя подхватывает нас сзади, с оглушительным грохотом поднимает лодку, и мы летим на гребне волны прямо на черные скалы, туда, где 175 лет назад мятежный корабль «Баунти» встретил свою судьбу. Раздается команда поднять весла, и под защитой прибрежных скал лодка врезается в гальку. В мгновение ока люди выскакивают из шлюпки и помогают втащить ее на берег, ибо за нами, на гребне следующей волны, мчится вторая лодка.