Журнал «Вокруг Света» №04 за 1967 год
Шрифт:
Это произошло несколько лет назад в Антарктиде. В девятистах километрах от Мирного была создана тогда новая внутриконтинентальная станция Комсомольская. Четыре самолета ЛИ-2, пилотируемые Москаленко, Дмитриевым, Мальковым, Миньковым, доставили сюда грузы для полярников.
Это был первый полет в глубь континента, «характера» которого тогда почти совсем не знали.
И он показал себя: сесть-то самолеты сели, а вот взлететь не могли.
Температура — минус 68 градусов, из-за большой разреженности воздуха моторы работают не на полную мощность, снег
Выход, однако, придумали: собрали ветошь, тряпки, облили все это маслом и бензином, разложили на снегу и подожгли. Образовалась ледяная площадка. На нее вездеходом начали затаскивать самолеты. Площадка была маленькая, но главное, чтобы самолет тронулся с места, тогда для него и сыпучий снег не помеха. За три дня три самолета улетело. Остался лишь экипаж Дмитриева да сопровождавший тогда тягачи инженер Михаил Семенович Кулешов с радистом и механиком. И вот тут-то понадобились от них вся выдержка, все уменье, накопленные за годы работы в Арктике. Три дня они пытались подняться в воздух, но ничего не могли поделать. Ледяная корка разрушилась, а вновь создать ее уже было невозможно — горючего оставалось в обрез.
Все выбились из сил. Положение сложилось отчаянное. Экипаж получил указание в крайнем случае остаться здесь на зимовку. Уставшие, измученные, обмороженные, летчики решили сделать последнюю попытку взлететь. С большим трудом Кулешов лебедкой затащил самолет на два ледяных бугорка, оставшихся от площадки. С них-то и предстояло поднять тяжелый самолет.
Прогрели и запустили двигатели.
И взлетели... Могло показаться, что Дмитриев поднял машину исключительно силой волн — так «сработали» интуиция пилота, расчет и уверенность.
Но это было лишь начало испытаний: уже в воздухе обнаружили, что гидросистема замерзла и вышла из строя, лыжи убрать нельзя, отопление самолета не работает.
Горючего оставалось только до ближайшей станции — Пионерской. И то при попутном ветре. А как раз над Пионерской в это время разыгралась страшная пурга. Самолет словно в молоко влетел — ничего не видно. Летчики понимали, что помочь нм никто не сможет, уйти от урагана некуда, да и горючее — на исходе.
В полной мере участники этого необычного полета узнали тогда степень выдержки и самообладания своего командира. Никакого волнения, он даже улыбался, словно доволен был тем, что попал в свою стихию.
Шел самолет по радиокомпасу. Когда стали подходить к Пионерской, чуть отвернули вправо, чтобы не врезаться в домики, и пошли на посадку. Садились на ощупь, не видя ничего ни впереди, ни внизу.
Мало было надежды, что кончится все благополучно. В таких условиях, пожалуй, еще никто в истории авиации самолеты не сажал. Но они сумели.
А на этом полярном аэродроме я услышал историю из тех времен, когда советским людям пришлось сражаться не только со стихией.
Рассказал мне ее наш старейший полярник Матвей Ильич Козлов.
Шел 1944 год. Последний год Великой Отечественной войны. На западе в Баренцевом море Советский флот и
Августовским утром гидросамолет Козлова вылетел в Арктику. Задание привычное: доставить полярникам почту и продовольствие, сменить кое-где зимовщиков и провести ледовую разведку для судов.
Погода в тот день была неустойчивая. Облака прижимали к самой воде, а море — словно кипящий котел: начинался шторм.
И тут за островом Белым радист Николай Богаткий вдруг заметил фашистскую подводную лодку. Сообщили на базу. Вернулись домой.
А ранним утром к Козлову прибежал дежурный: фашистская лодка в Карском море потопила наш пароход «Марина Раскова», на котором находилась большая группа полярников. Надо было лететь в этот район и разыскивать оставшихся в живых.
Летчики сразу вышли к месту предполагаемой катастрофы и вскоре увидели на воде масляные пятна, бревна, доски... А где же люди? Ведь на пароходе были шлюпки, кунгас. Но как ни искали — вернулись на базу ни с чем.
Лишь на третий день, как только туман немного приподнялся и стало светлее, Козлов нашел шлюпку с людьми.
Там было двадцать пять человек. Чтобы взять на борт столько людей, пришлось слить около трех тони горючего. С трудом оторвались от воды, но вернулись благополучно.
Теперь надо было разыскать остальных... Шторм усилился, на посадку в море рассчитывать уже не приходилось, поэтому договорились, что гидросамолет будет вести поиски, а при удаче вызовет корабль и он возьмет на борт терпящих бедствие.
Туман низко нависал над бушующим морем. Вода просматривалась только под самолетом. Вдруг штурман крикнул: «Смотрите, кунгас!» Подошли поближе. Кунгас подбрасывало, как щепку, похоже было, что никто им не управлял. Но люди там были.
Сообщили на базу: Нашли кунгас. Сесть нельзя. Если отойдем — потеряем из виду». Последовал ответ: «От кунгаса не отходить, ждать корабль».
Семь часов кружили над суденышком. Устали чертовски, к тому же горючего на обратный рейс могло не хватить. Положение критическое.
Ветер достигал десяти баллов, подымались тяжелые трехметровые волны. Сказать, что в такой обстановке садиться на море опасно, — значит, ничего не сказать: это была почти верная гибель.
Сделав последний заход, гидросамолет коснулся гребня, перескочил на следующий и словно свалился в пропасть. Следующая волна накрыла его, внутри стало темно... Но самолет, словно поплавок, вынырнул и запрыгал на волнах. Сначала казалось, что не выдержали шпангоуты, разошлись швы, но, осмотревшись, летчики увидели, что все в порядке, течи нет. На базу сразу передали: «Сели. Целы». Но вот беда — кунгас исчез. Садились рядом, а его нет! Только через несколько минут, когда кунгас и самолет одновременно оказались на волне, его увидели метрах в трехстах.