Шрифт:
Дважды встретивший зарю
Придет день, и посланец Земли проложит курс к Венере. Ступит на Марс. Увидит в иллюминатор космического корабля и другие планеты. Но какие бы маршруты ни прокладывали штурманы Вселенной, в их благодарной памяти вечно будет жить великий пример первого звездного пилота человечества — Юрия Алексеевича Гагарина. Мы,
На космодроме в это апрельское утро обстановка не побуждала к необычному восприятию происходящего. Восторг, изумление, гордость — все пришло потом, позже. А пока мы просто работали.
Весь расчет «верхнего мостика» (как официально называлась наша группа, которой надлежало провести заключительные операции по подготовке корабля) как-то не отметил в своем сознании момент, когда кончилось 11 апреля и началось 12-е. Забот там, на самом верху, на сорокаметровой высоте, на «семи ветрах» степных, было предостаточно. Забот регламентированных, предусмотренных сухими параграфами технических документов. Но, помимо строго предписанных обязанностей, всегда ведь есть еще и обыкновенные человеческие чувства, от которых тоже никуда не денешься. Мы любили наш «Восток», как любят давно желанное, выстраданное произведение, с которым предстоит неизбежное расставание. Чувствовали всем сердцем, как приближается этот миг. И всем существом стремились затянуть оставшиеся минуты. А строгий регламент требовал точного соблюдения графика...
Три часа ночи. На мостике холодно. Все проверки систем закончены. Корабль молчит. Ни один механизм, ни один прибор не работает. Все, что сейчас закрыто красным щитком там, внутри кабины, знакомо до мелочей, до каждого прибора. Знакомо, как обстановка в давно обжитой квартире. Но как хочется отодвинуть этот щиток, еще и еще раз забраться внутрь и вновь взглянуть, снова потрогать... Да, мы любили свой «Восток».
Но однолюбами ли мы были? Конечно, нет. В эти весенние дни в наши сердца, в сознание вошло еще одно, совершенно новое чувство. Любовь к русскому парню — к Юрию; реже — Юрию Алексеевичу, еще реже — Гагарину. Официально к этому человеку обращались по званию, фамилии, а для нас он был не кем иным, как Юрой, Юриком.
Что особенного ему предстояло совершить? Сесть в корабль, такой, как уже летавшие несколько раз? Выдержать давящие при взлете и посадке перегрузки, вибрацию? Почувствовать впервые человеческим естеством, что такое неведомая пока никому из землян невесомость — не на минуту, на полтора часа? Только это? Да, и это. Но ему предстояло и нечто иное. Гораздо большее. Ему предстояло осуществить мечту. Мечту всей жизни другого человека — Главного конструктора. Мечту, вобравшую в себя помыслы и дерзания многих землян прошедших лет и веков.
Как в калейдоскопе, в памяти проскакивают кадры исторических этих последних перед стартом часов, минут, секунд. И вот...
— Ключ на старт!
И как эхо ответ оператора у пускового
— Есть ключ на старт.
— Протяжка один!
— Есть протяжка один.
— Продувка!
— Есть продувка.
— Ключ на дренаж!
— Есть ключ на дренаж. Есть дренаж!
— Зажигание!
— «Кедр»! Я— «Заря-один». Зажигание! — это Королев.
Из динамика доносится голос Гагарина:
— Понял вас, дается зажигание...
— Предварительная!
— Есть предварительная.
— Промежуточная!.. ГЛАВНАЯ!! ПОДЪЕМ!!!
И тут же голос хронометриста:
— Одна... две... три... Это секунды.
И вдруг сквозь шорох помех и доносящийся снаружи обвальный грохот двигателей голос Юрия:
— ПОЕХАЛИ-И!!!
И голос Королева: «Желаю вам доброго полета-а-а!»
Это было 12 апреля 1961 года в 9 часов 7 минут.
А за два часа до этого...
Автобус подошел почти к самой ракете. Из передней двери в ярко-оранжевом скафандре показался Гагарин. Несколько чуть неуклюжих шагов, и он, вскинув руку к гермошлему, докладывает.
— Товарищ председатель Государственной комиссии, летчик-космонавт старший лейтенант Гагарин к полету на первом космическом корабле-спутнике «Восток» готов!
Они обнимаются по-мужски, крепко. Потом — с Сергеем Павловичем, генералом Каманиным. Сергей Павлович смотрит на Юрия ласково и спокойно. Отец, провожающий в трудный и опасный путь сына, ни взглядом, ни словом не открывающий свое волнение и тревогу.
— Ну, Юрий Алексеевич, пора. Нужно садиться!
Обнялись в последний раз. Юрий отходит от провожающих. Я поддерживаю его под руку. Поднимаемся на пятнадцать ступеней лестницы к дверке лифта. Здесь, на площадке, он чуть задержался, повернулся к провожающим, поднял руки в приветствии: «До свидания, Земля, до свидания, друзья!»
Вот мы в кабине лифта. Две минуты подъема — и верхняя площадка. Подходим к открытому люку кабины. Юрий осматривается и, улыбнувшись нашим монтажникам, спрашивает:
— Ну как?
— Все в порядке, «первый» сорт, — как Сергей Павлович скажет, — отвечает ему Володя Морозов.
— Раз все, в порядке — садимся.
Федор Анатольевич, мой коллега по смежной организации, с одной стороны, я с другой, помогаем Юрию подняться, закинуть ноги за обрез люка и лечь в кресло. Почти сразу он начинает проверку систем кабинного хозяйства — кресла прежде всего. Хорошо слышны его ответы на вопросы «Земли». Проверка идет без осложнений. Все в порядке. Словно по-другому и быть не может, не должно. Минут пятнадцать пролетают как одна. Уже восемь часов. Тут же слышу голос Юрия:
— Вас понял, объявлена часовая готовность. Все в порядке, самочувствие хорошее, настроение бодрое!
Ну а нам теперь предстоит самое последнее и по-человечески самое трудное: проститься с Юрием и закрыть люк.
Мгновение — тяжелая крышка поднята на руки. Протискиваюсь в кабину, Юрий улыбается, подмигивает. Обнимаю его, крепко жму руку и, похлопав по шлему, выбираюсь, чуть отхожу в сторону. Что-то хочется еще сказать, но что? Все сказано, все ему известно. Крышка накинута на замки. Руки, словно автоматы, перехватывая пальцами, быстро навинчивают гайки замков. Морозов тут же подтягивает их специальным ключом.