Журнал «Вокруг Света» №05 за 1978 год
Шрифт:
Аудитория напоминала веранду в каком-нибудь причерноморском доме отдыха. Бетонный пол, широкие, во всю стену, забранные решетками окна, огромный пропеллер фена под потолком. Все помещение залито зеленоватым светом. За окнами плескался тяжелый тропический дождь; хлебные деревья, увешанные желтыми пупырчатыми курдюками плодов, содрогались от потоков воды. Раскрытые зонты студенты составили в углу, с них натекла порядочная лужа. На спинке стула у каждого студента висела пестрая матерчатая сумка с длинной широкой лямкой. На уголке стола — прямоугольная алюминиевая
Чего они ждали от меня? Я был уже осведомлен о том, что русский язык навряд ли пригодится кому-нибудь из них в работе: один из выпускников русского отделения открыл фотостудию в районе Камают, другой работает на заводе безалкогольных напитков, третий преподает арифметику в начальной школе, четвертый торгует рисовой лапшой на рынке Аун Сана. Чиновники министерств иностранных дел и иммиграции, обязанные пройти курс обучения в Институте иностранных языков, постарались попасть на японское отделение: и язык полегче, и перспективы, так сказать, более очевидные. Но эти — эти пришли к нам по собственной воле, и на долгие четыре года русский язык станет значительной частью их интересов, их жизни.
У бирманцев врожденное пристрастие к теоретической стороне предмета, и нет для них большего удовольствия, чем штудировать грамматические тонкости языка. Но здесь за этим стояло еще и другое: они хотели не только знать наш язык, они хотели больше и лучше знать нас.
Наверно, им не верилось, что когда-нибудь они заговорят по-русски. Устойчивое мнение, что русский язык нечто непознаваемое, громоздкое, пугающе сложное, сковывало их, заставляло с напряжением ждать первого русского слова. И слово было сказано, и ничего катастрофического не произошло. Не рухнули стены, муссонный дождь не превратился в крупный, хлопьями, снег. Студенты облегченно заулыбались, задвигались, зашелестели тетрадками.
Большое удовольствие было работать с этими людьми. Дотошные, усидчивые, пунктуальные, они с увлечением, склонив головы набок и по-особому упираясь локтями в стол, вычерчивали таблички, затаив дыхание выписывали русские буквы. Бирманское письмо графически очень красиво, строчка на бирманском языке напоминает велосипедные гонки: сплошные колеса и мелькание спиц.
И странным образом русские фразы в тетрадях моих студентов становились похожими на велотрассы: все мелкие особенности моего почерка копировались с «бирманским акцентом».
Поднимаясь по вызову к доске, студенты деловито распускали узлы своих юбок и вновь затягивали их потуже (так лесоруб затягивает пояс перед тем, как взяться за топор), и лица их при этом мужественно застывали. Фонетика наша давалась бирманцам с трудом, их модуляции напоминали крики чаек, а на шипящие звуки первое время бирманцы реагировали странно: произнесешь им слово «общежитие» — они вытягивают шеи и начинают с беспокойством оглядываться, как будто слышат шипение очковой змеи. Слова «Мандалай», «Шведагон», «Иравади», написанные русскими буквами, приводили их в бурный восторг: даже
И вот лед опасения растаял, языковой барьер преодолен. Но как же трудно оказалось растолковать им мельчайшие реалии нашего быта! Столовая в их сознании ассоциируется с лавчонкой под пальмовым навесом, где бойкая торговка печет на костре лепешки из мелких креветок, гастроном им видится как рыночный ряд, а понятие «квартира» имеет смутные очертания: то ли это одноэтажный особняк с кондиционерами и крошечной пагодой на террасе, то ли комната в домике из черных просмоленных досок с белыми резными карнизами и наличниками.
Изучение чужого языка не проходит без последствий: говорят, что даже по лицу человека и его манерам можно определить, каким иностранным языком он владеет. И через полгода обучения студенты французского отделения становятся шумными и говорливыми, японисты чинно и пунктуально соблюдают академический этикет, воспитанники профессора из ФРГ делают попытки отпустить бороду и щеголяют в легкомысленных рубахах и потертых джинсах.
Наши же студенты все больше напоминают обычный московский поток: после занятий, шумно дискутируя, они вместе отправляются куда-то по своим коллективным делам, утром, придя чуть пораньше, увлеченно «перекатывают» друг у друга задания, перешучиваются по-русски и совсем уже по-нашему организуют шефство над отстающими. Общительные и дружелюбные от природы, они долгие часы проводят у меня на квартире за чашкой чая. Мы спорим, разговариваем, обсуждаем глобальные проблемы, и я все больше и лучше начинаю их понимать.
Что же за люди бирманцы?
Бирманец легко перенимает, но при всех условиях он остается бирманцем, не похожим ни на кого иного, кроме самого себя. Общение со студентами приучило меня не отмахиваться от этой непохожести, искать ее, пытаться объяснить ее — хотя бы для себя самого.
Не надо даже углубляться в суть предмета: начнем с того, что бирманцы одеваются по-другому, и наши критерии в этом вопросе к ним совершенно неприменимы.
В брюках ходят хулиганы
Рангунскую уличную толпу назвать пестрой нельзя, хотя бирманцы одеваются ярко. Особенно женщины. Стройные, в большинстве миловидные, они ходят неспешно, как будто нарочно сбиваясь в группки, одетые в одинаковые или сходные, тонко подобранные цвета. Собираясь в воскресенье в пагоду, девушки по возможности наденут юбки одинакового цвета и, чинно гуляя вокруг главной ступы Шведагона, постараются держаться рядом в толпе.
По улицам здесь ходят очень медленно, почти осторожно, не видно спешащих людей, не слышно громких голосов, только приглушенное шлепанье сандалий. Сама одежда диктует законы: в длинных юбках и шлепанцах на босу ногу довольно сложно спешить.