Журнал «Вокруг Света» №05 за 1988 год
Шрифт:
Обыденные проявления жизни обретают красоту и смысл, осеняемые ветвями вековечного древа, как будто проступают фамильные родинки на лице Запорожья. Но, как говорится, русский глазам не верит — надо потрогать. Подхожу к шумливой группке молодежи:
— Ребята, объясните приезжему, как по-украински будет житель города Запорожье?
— Та запорижець же! — отзывается первой задиристая хохотушка.
— А жительница?
Растерянное молчание в ответ. Нет такого слова в местном лексиконе, как когда-то не было женщин в Запорожской Сечи.
Очевидно, что казацкий дуб стал частью повседневного городского быта. Человек, в принципе, не утратил
Он сидел, зажав коленями кисти рук, и говорил, делая частые паузы, словно укорачивая фразы: «Когда-то я тут в казаки-разбойники играл... Сейчас на пенсии... По подземному стажу... Нет, в Запорожье возвращаться не намерен. Сына приехал проведать. Вот ему пришлось вернуться. К деду... С Чернобыльской атомной... Нет, на четвертом блоке он не был... Он на третьем... Дежурил в ту ночь... Так что свою дозу принял. Повезло, жена в это время в Запорожье была. Уехала второго рожать. В общем, успели они все-таки с этим делом. А самого через неделю спустили вниз по Днепру. На барже. Полмесяца пролежал в больнице на обследовании. А еще через три дня на работу пошел. Обошлось. А энергетикам и в Запорожье работа есть... Нет, о возвращении его на Припять говорить пока рано... Однако так ему выпадает... Он и родился-то на урановом руднике... Я восемь лет давал стране уран...»
Житейская, в сущности, история. Но за нею грозовой вызов казацкой доли. Жизнь и в XX веке постоянно выходит на такие грани, когда последним гарантом самого ее существования остается самозабвенная отвага мужчин. Что если бы пожарные Чернобыля в ту роковую ночь стали соисчислять свои возможности и ужас ядерного потопа? Только задумались бы, только промедлили... Когда же и как воцаряется в сердце казацкая воля?..
Коротко простившись, выхожу на асфальт городской магистрали. Кто-то очень уместно назвал улицу, что ведет от казацкого дуба в сторону Хортицы, именем Григория Сковороды, впавшего в нищету странствующего философа XVIII века, сочинявшего нравоучительные басни и сатирические песни, которые пели потом кобзари.
«Что же было раньше, казак или песня?» — усмехнулся я своим мыслям. И несуразный этот каламбур обозначил новую точку отсчета: еще раньше была земля и на ней люди, в исторической судьбе которых явления родной природы обращались в феномены духовной культуры народа. Можно ли разделить в самоназвании «запорожцы» грозные днепровские скалы и вольный выбор жить за охранительным порогом государства, в открытой степи, где турки платили по 50 червонцев за любую казацкую голову? Психологическое наследование у всех народов совершалось через понимание и признание исторической оправданности духовных ценностей и стиля жизни предков. И потому заповедные места, памятники природы, заповедники — это всегда заповедь-завещание, заловит, как говорят украинцы, потомкам. Выходит, какую природу мы оставим внукам для духовного освоения, такой и будет у них характер и такая песня.
«Наследье не дар и не купля»,— гласит народная мудрость. Но если уж казацкое наследство востребовано, подумалось мне, оно дойдет до тех, кто способен его воспринять,
Львов — Запорожье
Евгений Пронин, доктор филологических наук Фото О. Бурбовского и В. Зуева
Кто такие монегаски?
Страна в Южной Европе на побережье Средиземного моря. С суши окружена территорией Франции.
Площадь—1,9 квадратного километра (из них — 0,4 отвоеваны у моря).
Население — 30 тысяч человек (из них монегасков — подданных княжества — 5 тысяч).
Вся территория занята единым городом, слившимся из трех городов: Монако, Ла-Кондамин и Монте-Карло; резиденция князя — в городе Монако.
Узкая полоска побережья, омываемая теплым Лигурийским морем и защищенная цепью Приморских Альп, не пустовала и в далекой древности. Очень уж места здесь благодатные: холодов не бывает, сильный жары — тоже, ни засух, ни затяжных дождей.
Первыми поселенцами, записанными в истории, были финикийцы, построившие свои укрепления еще в X веке до нашей эры. Позже их сменили греки, основавшие здесь свою колонию и соорудившие на уединенной скале храм Геракла Пустынника, по-гречески «Монойкос». Слову этому, приобретшему в итальянском языке форму «монако» (а в русском «монах»), суждено было стать названием целой — пусть и очень маленькой! — страны и лечь в основу наименования ее жителей: «монегаски».
Судя по всему, люди жили здесь и до финикийцев. Просто они не умели писать, а потому мы и не знаем, кем они были. Но к приходу колонистов-греков здесь жили уже потомки аборигенов и финикийцев. Внесли свою лепту греки и тот разноплеменный люд, что издавна обитал в средиземноморских портах.
К концу XIII века на этой полосе лигурийского побережья возобладал итальянский язык, а точнее — его генуэзский диалект, ибо здесь обосновался по праву сильного род генуэзских феодалов Гримальди, приведший за собой и некое количество итальянцев.
Так появились монегаски со своим разговорным языком (смесью французского с итальянским) и своими традициями.
Слишком многочисленным население здесь не было никогда. Только не надо причину этого искать в монашеском корне этнонима: просто на квадратный километр здесь приходится 16 тысяч человек — многовато, и лишние просто уходили за границу, благо ходить недалеко.
Монако — государство независимое, но фактически находится под протекторатом Франции. Потому и государственный язык здесь и деньги — французские, да и все остальное, нужное для жизни государства,— тоже. Существует Монако на доходы от игорных домов в Монте-Карло, от продажи марок. Предметом же гордости служит основанный в 1910 году Океанографический институт, Научно-исследовательский институт океанографии и Международное гидрографическое бюро — все организации мирового уровня. Правда, монегасков работает в этих учреждениях не так уж много, но зато все они ими очень гордятся. А как известно, ничто так не сплачивает народ, как общее чувство гордости. Особенно когда народ столь мал, как монегаски.