Журнал «Вокруг Света» №06 за 1985 год
Шрифт:
— В письме, которое вы написали руководству фирмы, есть такие слова: «Я верю, что герильерос сдержат свое честное слово». Вам этот текст продиктовали?
Днем, за обедом, Ридмюллер, хвастаясь своим героическим прошлым, показал им несколько документов. Об одном из них Кремп и говорил.
— Нет. Это мои собственные слова.
— А ведь обычно вы называете их бандитами.
— В моих глазах они бандиты и есть.— На лбу Ридмюллера появилась складка.
— Но вы верили, что они сдержат свое честное слово?
Глаза Ридмюллера
— Когда один из них, может быть, ваш Кампано, сказал: «Мы даем вам честное слово гватемальских революционеров»,— меня это убедило. Они вполне могли обращаться со мной куда хуже, ведь в их глазах я кровопийца, эксплуататор, но они и волоска на моей голове не тронули. Я много раз спорил с ними. Они объясняли мне, что с их точки зрения должно измениться в Гватемале: почти все! Я возражал, но они вели себя корректно.
— Мы хотим в своем фильме поставить вопрос: могут ли люди чести быть убийцами? А если нет, значит, герильерос — бойцы, солдаты на полях гражданской войны?
— Сами они в этом убеждены. И, признаюсь, временами у меня складывалось впечатление, что так оно и есть. Мне хотелось верить в их чувство чести, в их человечность, ведь от этого зависела моя жизнь. И я не ошибся...— Понизив голос, он обращался уже к одной Ундине.— Местность, где меня держали в плену, была окружена правительственными войсками. Наши судьбы странным образом переплелись: они в окружении, а я у них в плену. Под конец я даже желал им удачи... Одной из девушек я пожал руку и сказал: «Надеюсь, вы пробьетесь, амига».
Спустилась ночь, в саду зажглись разноцветные лампочки. Кремп нажал на кнопку магнитофона, спрятанного под курткой. Самому ему никогда бы таких признаний из Ридмюллера не выудить. Все это Ридмюллер выложил только ради фрау Раух.
— Это было с вашей стороны весьма порядочно,— проговорил Кремп ледяным голосом.— Однако с тех пор ваша шкала ценностей вновь претерпела изменения. Амигос опять стали для вас бандитами.
Красноватое лицо Ридмюллера застыло.
— Все мы черви, молодой человек, вы же, как видно, хотите быть светлячком.
Он поднялся.
— Прошу меня извинить, милостивая госпожа, день сегодня был долгим. Комната вам понравилась? Тогда пожелаю вам спокойной ночи.
Поклонился и ушел.
— Зачем вам это понадобилось? — спросила Ундина.— Такими друзьями не разбрасываются.
— Ридмюллер мне не друг.
— Но нам-то он помощь оказывает; что вы с ним все спорите, по возрасту он мог бы быть вашим отцом...
— Да, и есть даже сходство. Не внешнее...
— О съемках на никелевом руднике забудьте! Не думала, что вы способны зайти столь далеко: мы рискуем уехать отсюда с пустыми руками...
В дверь комнаты Кремпа постучали, и перед ним предстала фрау Раух с мокрыми после душа волосами.
Кремп вскочил с постели.
— Что случилось? Вас... побеспокоили?..
— Можно сказать и так.— Вид у нее был какой-то опустошенный.— Сначала Ридмюллер
— И что?..— Кремп достал из шкафа тонкое шерстяное одеяло, подошел к ней.
— Сделала ему некоторые авансы, а что мне оставалось?
Стуча зубами и дрожа всем телом, она присела на его постель.
— Меня знобит. Понервничала я порядком...
— Пожалуйста, укутайтесь...— Он протянул Ундине одеяло.— Если вы чего-то опасаетесь, давайте поменяемся комнатами.
Она подняла голову. Кремп не смог бы объяснить точно, каким был ее взгляд: злым, презрительным или зовущим.
— Это не я, это вы боитесь,— проговорила она до неузнаваемости понизившимся голосом.
— Может быть, вы все-таки останетесь у меня? — тоже совсем тихо, в тон ей, предложил Кремп и даже покраснел, досадуя на двусмысленность собственного вопроса.
— Это уж тебе виднее...
Со стороны озера подул ветер, озеро глухо зароптало. Вот резкие порывы ветра засвистели поверх пальм, и ветви затрещали, будто охваченные огнем.
— Ундина, Ундина,— шептал Кремп, обнимая ее.— Мне так хорошо с тобой... Я никогда и не думал, что бывает так хорошо...
Уже почти засыпая, Ундина сказала:
— А помнишь, Хассо, нашу первую встречу? Эта машина в снегу... Ты ее не заметил? Перевернувшаяся машина... Не будь ее, мы бы сюда не попали. Я проехала мимо, и меня совесть замучила. Только поэтому и взяла тебя в свою машину — внешне ты особого доверия не вызывал.
— Еще бы не помнить! Это ведь был мой «порше», а в нем мой товарищ, мертвый. Он не удержал руль на повороте.— И он рассказал ей об истории в Бремене, о бегстве, обо всем.— Теперь ты знаешь, почему мне не терпелось уехать. «Оказание помощи лицу, официально разыскиваемому полицией», ну и все такое.
— Зачем ты это мне рассказал? Я и так знаю. И не притворяйся: ты не потому взялся за это дело, чтобы былое поскорее быльем поросло. У тебя есть цель в жизни. Ты не хочешь думать, что твой товарищ погиб зря. И поэтому ты ищешь Кампано.
— И это тоже.
— Я в тебе ошиблась, Хассо. Я принимала тебя за теоретика, а ты, оказывается, человек дела...
Конвой состоял из трех «джипов», набитых солдатами в видавших виды комбинезонах цвета хаки. За рулем первого сидел Ральф Вилан, посадивший рядом Фишера и обращавшийся с ним как с почетным гостем. Во втором устроились Бернсдорф и Роблес. Бернсдорф никак не мог сообразить, для чего понадобилась третья машина с тяжелым пулеметом и шестью гватемальскими военными полицейскими в пятнистой форме американских рейнджеров. Вчера охраны не было, значит, ее появление имеет какую-то связь с конечной целью поездки. Но какую, если в сьерре все спокойно? «Таков порядок,— объяснил Вилан.— Для зарубежных гостей выделяется специальная охрана — это приказ, отданный в 60-е годы. А приказы военных не так легко отменить».