Журнал «Вокруг Света» №06 за 2010 год

Журнал Вокруг Света

Юроку неизменно сопутствовал успех. Фотографии артисток Большого театра публиковались на первых полосах газет под шапкой «Лучшее, что экспортирует Россия». В западной массовой культуре тех лет можно было встретить два образа русской женщины. Первый — это страшная, высохшая и мужеподобная «товарищ полковник КГБ». Вторая — балерина или певица, существо поэтическое и неземное. Юрок привозил в Америку и тех, и других. Первых, конечно же, в качестве обязательной нагрузки.

В Москве знаменитого иностранца старались окружить максимальной роскошью. Селили в лучших номерах «Националя», и он потом делился впечатлениями: «Захожу — меж створками шкафа, чтобы не открывались, вставлена бумажка, в туалете к бачку веревочка привязана». Но, к сожалению, главные проблемы, с которыми

Юрок сталкивался в стране большевиков, носили отнюдь не бытовой характер: советское правительство было самым непредсказуемым, скандальным и требовательным партнером на свете. Ни от какого Шаляпина с его капризами, ни от какой самой взбалмошной примадонны Юроку не приходилось выслушивать такого количества претензий, обвинений. Мстислав Ростропович в интервью журналу Le Nouvel Observateur вспоминал, как, собираясь на двухмесячные гастроли в США, заранее отправил Юроку программу. Там, естественно, была только музыкальная классика, которую при всем желании ни с чем антисоветским связать невозможно, но в Министерстве культуры пришли в ярость: «Вы уже договорились о программе! Без нашего одобрения! По какому праву? Вы никогда больше не поедете за границу! Составьте другую, и мы ее рассмотрим!»

Ростропович прекрасно понимал, что имеет дело с публикой не только вздорной, но и темной. Поэтому он составил программу из никогда не существовавших в природе произведений: Сюита Баха № 9 (их всего шесть), Соната для виолончели Скрябина (хотя Скрябин ничего подобного не писал). Новая программа тут же была утверждена чиновниками и отправлена Юроку, который, естественно, все понял и велел печатать афиши с первым вариантом.

Галина Вишневская пишет в своих воспоминаниях: «Надо было видеть его, когда он появлялся в зрительном зале, особенно с артисткой. Это у него было рассчитано до последней мелочи. Когда публика уже расположилась в креслах, за три минуты до начала, он делал небольшой променад. Он не шел с женщиной, а преподносил артистку сидящей в зале публике. Помню, что вначале я ужасно смущалась таких его «парад-алле» и старалась скорее бежать к своему креслу, а он крепко держал меня за локоть и не давал двигаться быстрее, чем нужно по его задуманному плану.

— Галиночка, куда же вы так торопитесь? Дайте им на вас полюбоваться, они же в следующий раз пойдут на ваш концерт.

Он говорил Вишневской: «Ну что понимают ваши комсомольцы? Моисеева надо завернуть в папиросную бумагу и так с ним разговаривать!» После концерта, когда смертельно уставшую знаменитость кто-то из почитателей приглашал на яхту или виллу и там вместо ужина кормил комплиментами и аперитивом с горсточкой орехов, Соломон Израилевич приходил на помощь: предлагал «тихонько сбежать» в любимый ресторан, где уже был заказан столик.

Советские артисты относились к нему с особой нежностью, потому что импресарио их кормил — в полном смысле этого слова. В те годы гонорары, которые артисты получали на Западе, государство отбирало, оставляя лишь 100 долларов за выступление звездам и всего 10 — рядовым исполнителям. Майя Плисецкая вспоминала, как, предложив одному из коллег пообедать в кафе, в ответ услышала: «Не могу! Ем салат, а думаю, что жую ботинок сына!»

Рудольф Нуреев и Сол Юрок после спектакля в Метрополитен-опере. Май 1970 года. Фото: AP/FOTOLINK

Зарубежные поездки становились источником всевозможных баек, которые гастролеры рассказывали на родине, а потом использовали в мемуарах. Чтобы сэкономить и привезти домой подарки, все эти Альберы, Батильды, маленькие лебеди и феи Карабос по вечерам распускали в стаканах для зубных щеток пакетированные гороховые супы и жарили на утюгах дешевые собачьи бифштексы. Когда артисты включали одновременно несколько кипятильников, в отеле гас свет и прочие постояльцы выскакивали из номеров, думая, что началась ядерная война.

Оценив ситуацию, Сол стал подкармливать голодных гостей с Востока.

Он устраивал для них бесплатные столовые при театре. В день своего рождения на традиционный прием в отеле «Уолдорф-Астория» приглашал абсолютно всех, кто в тот момент выступал в Нью-Йорке, даже если это была труппа ансамбля Моисеева, насчитывающая несколько сот человек. Артистам из числа своих близких друзей он предлагал выписывать на его имя чеки в ресторанах и наставлял: «Только никому не рассказывайте в Москве, а то это вычтут из вашего гонорара». Разумеется, не стоит изображать Юрока добрейшим старичком, раздающим направо и налево подарки, контракты и бесплатные обеды. Жесткий менеджер, он работал лишь с теми звездами, которые могли обеспечить кассу. Майя Плисецкая вспоминает, что когда Марка Шагала пригласили создать панно для Метрополитеноперы, то, решив последовать примеру Микеланджело, изображавшего на фресках своих недругов, он пообещал: «Импресарио Юрока я впишу в свое панно в одеждах лихоимца». Правда, свое намерение художник так и не исполнил.

Начав работать с одним из последних своих клиентов — Рудольфом Нуреевым, Сол быстро изменил принцип организации балетных гастролей, ориентируясь теперь не на огромный коллектив, а на единственную звезду. Как мрачно отмечал в 1975 году обозреватель «Нью-Йорк таймс» Клайв Барнс: «Едва Юрок понял, что все, что ему нужно, чтобы деньги текли рекой, — это выступления Нуреева, а вовсе не таких монстров, как Большой или Королевский балет, причем Нуреева в любом окружении, — будущее балетных трупп во всем мире оказалось предопределенным».

Рудольф Нуреев стал последним драгоценным приобретением Юрока. По свидетельству Отиса Стюарта, биографа танцовщика, Сол, заключив с Рудольфом контракт, первым делом застраховал в компании Ллойда его ноги. Результатом сотрудничества импресарио и танцовщика стала триумфальная «Спящая красавица», балетный спектакль, с которым Нуреев объездил весь мир. Потом у Сола возникла идея организовать концерт «Рудольф Нуреев и его друзья» в одном из крупнейших залов Нью-Йорка «Радио Сити Мьюзик-Холл». Финансовые вопросы он собирался обсудить со своим другом Дэвидом Рокфеллером, президентом Chase Manhattan Bank. Пятого марта 1974 года импресарио вошел в офис Рокфеллера. Внезапно ему стало плохо, он упал на пол, и врачи скорой помощи смогли лишь констатировать смерть от инфаркта. Этому человеку, который умер, разрабатывая очередной грандиозный проект, было 85 лет.

Галина Вишневская написала о нем: «Со смертью великого артиста уходит его искусство, и заменить его невозможно. Так нельзя заменить и Юрока».

Юрок не просто любил работать с артистами, он и сам считал себя артистом. Ему был чужд современный подход, когда исполнитель и импресарио — всего лишь два бизнесмена, участвующие в совместном проекте, цель которого — максимизация прибыли. Он прекрасно понимал значение рек ламы и умел ее создавать. Но то, что в наши дни составляет предмет профессиональной гордости продюсеров — умение работать с любым материалом, готовность раскрутить любое ничтожество, — показалось бы ему чем-то не вполне честным и в любом случае скучным.

Потому-то его до сих пор так никому и не удается заменить.

Екатерина Шерга

Электрическое послезавтра

Специалисты даже тех фирм, что регулярно представляют на мировые автосалоны свои электромобили, уверены, что всеобщая электрификация наступит еще не завтра.

Ситуация чем-то напоминает ту, что сложилась в здравоохранении. Нам обещают (уже вот-вот!) вакцину от СПИДа, лекарство от рака, пилюлю от старости. Но проходят годы и десятилетия, а настоящего прорыва все нет. Электромобиль, кстати, появился в позапрошлом веке, но, как тогда, так и сегодня, главная проблема не изменилась: вся загвоздка в бензобаке. Точнее, в том, что его заменяет, — в аккумуляторе.