Журнал «Вокруг Света» №07 за 1970 год
Шрифт:
Я услышала, как кто-то полез на крышу, к пулемету, но разведчики недолго висели над нами, и скоро шум их моторов стал затихать. Абу Ашам вновь зажег лампу. Пламя ярко вспыхнуло и осветило лицо неизвестного мне человека.
Этому человеку в форме было лет тридцать. Сложив на груди руки, он смотрел на нас неодобрительно. Ледяным голосом попросил Абу Абеда показать наши бумаги, но, прочитав, улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, и сказал по-английски:
— Добро пожаловать намою базу. Меня зовут Абу Мацим... Вы уже ели? Нет, наверное. Палестинец не ведет с гостем беседы, не накормив его прежде.
Он сделал знак, и в ту же секунду в комнате появилось двое фидаинов с уже приготовленной едой. Поджаренные
— Здесь вилок не подают, ешьте руками... Вам, кстати, приходилось когда-нибудь делить пищу с... как их вы называете... террористами, кажется?
— Приходилось, Абу Мацим, правда, давно. Я была еще девочкой. Тогда мы в Италии сражались с нацистами...
Ответ ему понравился, и дальше он вел беседу куда охотнее. Лишь одно условие поставил он передо мной — он будет говорить не по-английски, а по-арабски, так, чтоб все его понимали. К этому времени проснулись уже все партизаны, они сидели вокруг нас концентрическими кругами, ощетинившись дулами автоматов. Никто из них не размотал своей куфии, они подносили пищу ко рту, опускали край ткани на секунду и тут же возвращали его в прежнее положение.
— Мне можно спрашивать о чем угодно, Абу Мацим?
— О чем хотите, кроме расположения этой базы. В общем-то вы мало что сможете даже при желании поведать господину Моше Даяну. У нас здесь особых секретов нет.
— Он, кстати, не раз заявлял, что всерьез вас не воспринимает...
— А вы побольше его слушайте. Если хотите знать о нас правду, то спросите-ка лучше его солдат, спросите, что произошло недавно в Эль-Хассобе, в Неот Хакикан, в Содоме... Или, может, он после того, как мы взорвали в Содоме электростанцию, не видит в темноте и вторым глазом?..
На этой базе фидаинов человек тридцать. Раз в месяц или даже два раза в месяц они по очереди заменяются, таким образом люди всегда свежи и здоровы. Операции предпринимаются раза два-три в неделю, партизаны нападают на моторизованные или пешие патрули, минируют дороги, обстреливают кибуцы и промышленные центры, берут пленных. Обычно в такого рода операциях участвуют семь-восемь человек, но бывают случаи, когда фронт переходят всем наличным составом. Потери, в отличие от того, что думают в Европе, не слишком велики—в среднем один убитый за операцию, не считая, конечно, раненых. Фатх берет на себя обязательство заботиться о семье каждого убитого фидаина. В случае если фидаина ранило, Фатх помещает его в собственный госпиталь. Кроме того, Фатх выплачивает нуждающимся ежемесячное пособие. Если же фидаин не испытывает нужды в деньгах, он его не получает, а случается, что и сам пополняет кассу организации.
Около часа мы разговаривали с Абу Мацимом, и история его была в общем похожа на историю жизни любого фидаина, из какого бы сословия он ни был. Среди фидаинов встречались студенты, крестьяне, служащие, рабочие. Неожиданно один из фидаинов потянул Абу Мацима за рукав. Я спросила, чего он хочет.
— Он говорит, что хочет от имени всех задать вам вопрос. Он спрашивает, почему вы стремитесь узнать о нас все и ничего не говорите о себе. Как вы считаете, мы правы или нет?
— Да, наверное, вы правы, Абу Мацим. Но все же...
— Что — все же?
— Я должна вам рассказать одну историю, историю простую и короткую.
— Расскажите.
— Девочкой я была влюблена в нашу школьную учительницу. Она мне казалась лучшей женщиной в мире. Ее звали Лаура Рубичек, жила она со своей матерью, совсем уже белой старушкой. Однажды ночью пришли наци и обеих увели. Потому
— Да, синьора, понимаю. Теперь мы можем вам ответить? Наш ответ будет тоже простым и коротким. У нас нет ненависти к евреям. Некоторые из нас женаты на еврейках, у многих есть друзья евреи. Мы ненавидим сионистов. Все дело в том, что сионисты те же нацисты. Другими словами, они верят в необходимость существования расистского государства, государства экспансионистского, империалистического. Вы, на Западе, думаете, что Израиль — это и есть евреи, а это совсем не то же самое...
Фидаин снова потянул Абу Мацима за рукав.
— Чего он хочет, Абу Мацим?
— Он тоже хочет ответить вам.
— Ну что ж, хорошо.
Тут последовало довольно долгое молчание, потом фидаин откашлялся, и его рука в нетерпении отбросила с лица куфию: он был очень молод, этот фидаин. Медленно, так чтоб его слова успели перевести, он начал:
— Все то, о чем вы здесь говорили, мне знакомо. Не потому что я это сам видел, а потому что читал кое-какие книги. И для меня все это так же ужасно и непонятно. Но разве это наша, арабов, вина? Вы сами знаете, что нет... И если евреи такие хорошие люди, как ваша учительница, то почему израильтяне обращаются с нами, как фашисты обращались с ними? Почему они истязали нас и убивали, почему они, изгнав нас с нашей земли, продолжают до сих пор нас преследовать?
Он едва успел закончить говорить, как в комнате появился облаченный в полную форму гигант. Все вскочили по стойке смирно. Не представляясь, он обвел нас всех медленным взглядом и, не опустив край куфии, произнес:
— Люди должны спать... а вы следуйте за мной.
Мы последовали за ним. Было уже почти два часа утра, и для меня началась самая длинная ночь...
Поначалу у меня было такое впечатление, будто мы очутились в месте куда более опасном и обнаженном для врага. Довольно скоро я поняла причину такого ощущения. Наш гигант снова привел нас к тому месту вблизи моста Алленби, где был виден Иордан, где видны были огни Иерихона, где чувствовался тот же запах жасмина. Израильские солдаты были у нас прямо за спиной, в бинокль мы вполне могли бы рассмотреть и их патрули, и их пулеметы, нацеленные на нас. Единственное, чего я не могла понять, так это причину, по которой гигант решил привести нас сюда. Было ли это неожиданно возникшее уважение или был это вызов? Да и что проку разбираться сейчас в этой причине — лучше взять себя в руки и попытаться осмотреться...
Вокруг был пальмовый и банановый лесок, кое-как маскировавший одноэтажное строение: то ли бывшая крохотная школа, то ли бывшая фабричонка. Вокруг здания шла веранда, крытая массивной крышей, на веранду выходили все двери, здесь же, на веранде, был установлен пулемет. Двое часовых в накинутых плащ-халатах и в привычных уже для глаза коконах куфии не спускали глаз с единственной дороги, третий вел наблюдение за леском. Как только подошел гигант, часовые вздрогнули и резким движением приоткрыли дверь. В комнате, освещенной керосиновой лампой, стоял неуклюжий огромный стол, две скамьи, шкаф с книгами, доска, на стене висела географическая карта Палестины, да в углу стоял большой баул. Жестом вежливым, но повелительным гигант пригласил нас сесть и устроился сам. Медленным движением он стянул с головы куфию, положил на стол огромные руки и принялся нас разглядывать. Его лицо осталось прежней маской: умной, но суровой, безжалостной и решительной. Лоб с залысинами, просеченными морщинами, в которых заметна была набившаяся пыль, глаза, пронзавшие собеседника, как иглы, щетинистые и тяжелые усы, нависшие над резко очерченным, хищным ртом.. Щеки покрыты многодневной бородой, черной, как черная неопрятная повязка. Когда губы двинулись, мы услышали глухой и властный голос. Он сказал: