Журнал «Вокруг Света» №07 за 1987 год
Шрифт:
Вдруг впереди возникли контуры всадников. «Басмачи!» — решил Погребецкий. Но Барданкул закричал в темноту что есть силы:
— Не стреляй, товарищ! Моя Барданкул!
И тут Погребецкий увидел, что всадники, опустив винтовки, мчатся навстречу. Это пограничники. Оказывается, Головин, услышав выстрелы, приказал седлать лошадей и мчаться в верхний лагерь. Узнав о налете, он пришпорил коня, и пограничники пустились в погоню за басмачами.
Настроение у Погребецкого было скверное. Неизвестно, догонит ли Головин банду. А экспедиция без лошадей
Настичь бандитов Головину не удалось, они удрали, но лошадей бросили.
Увидев направлявшегося к костру Мирзабека, Михаил Тимофеевич вспомнил ночной писклявый голос и то, как Мирзабек вчера вечером долго возился возле седел.
— Вроде бы удрать собирался,— сказал Погребецкий командиру пограничников, незаметно показывая на караванщика.
— Глаз с него не спускать! — кивнул Головин.
Однообразные серые горы розовели, становились фиолетовыми. Травянистые склоны сменились мелкими осыпями, а кое-где торчали скалы. Продвигаться стало тяжело. Наконец Погребецкий с пограничниками вышел на снежные склоны перевала Тюз. Чтобы подниматься вверх с вьюками, приходилось пробивать в снегу траншеи. В полдень 25 сентября караван подошел к верхней точке перевала.
Уже дважды на пути экспедиции попадались потушенные костры, следы овечьих отар, конских табунов. Головин считал, что это стоянки басмачей, и принимал меры предосторожности, чтобы избежать внезапного нападения.
Первую остановку после перевала сделали в урочище Майбулак, где нашли место для переправы через Иныльчек. Переправлялись большую часть дня, потом караван остановился у подножия самой высокой вершины хребта Иныльчек Тау — 5897 метров. Она не значилась на карте и не имела названия, Погребецкий предложил назвать ее в честь знаменитого полярного исследователя Фритьофа Нансена.
До наступления холодов Погребецкий разведывал подступы к Хан-Тенгри, одновременно исследуя ледник и окружающие горные хребты.
— Мы уходим к леднику Иныльчек, лошадей и часть груза оставляем здесь, а вы, Иван Семенович, в случае чего прикройте нас с тыла,— сказал Погребецкий, расставаясь с Головиным.
То, что увидели участники экспедиции в верховьях Северного Иныльчека, превзошло все ожидания: перед ними лежал один из самых больших ледников в мире. Чтобы продвигаться по нему, приходилось вырубать во льду ступеньки, забивать крючья, навешивать веревки. В открывшемся неожиданно заоблачном озере плавали небольшие айсберги.
— Настоящая Арктика! — удивлялся Франц Зауберер, австрийский эмигрант, для которого наша страна стала второй родиной.— И где — в Средней Азии!
Осмотрев озеро и нависшие над ним обледенелые склоны, Погребецкий понял: здесь к Хан-Тенгри не пробиться. Оставался другой путь — по Южному Иныльчеку. Продвигаясь по новому маршруту, они обнаружили неизвестную куполообразную вершину и большой ледник. Вершине высотой 5760 метров дали имя Григория Ивановича Петровского, председателя Всеукраинского центрального исполнительного комитета, а большой ледник,
Трое суток шла экспедиция Южным Иныльчеком, и трое суток неотступно надвигались все новые вершины. Самая высокая — седьмая, а за ней, как предполагал Погребецкий, должен находиться Хан-Тенгри.
Когда, казалось, цель была близка, вихрем налетел ветер, разгулялась метель. Семь суток провели исследователи на леднике, не менее трех должно было уйти на обратный путь. «А если уйдет больше? — думал Погребецкий.— Головин возле пика Нансена обещал ждать только десять дней. Как быть?»
Однажды заметили внизу человека. То был один из караванщиков, Нургаджи. Он бежал по леднику, размахивая руками. Наконец разобрали, что он кричал:
— Ой, товарищ экспедиция, банда приходил!
Погребецкий взял у Нургаджи записку от Головина: «Обстановка сложилась такая, что я не могу оставаться здесь ни одной лишней минуты. 28 сентября на нас напала банда Джантая в составе 50 человек. Нападение было отбито. Через день басмачи повторили нападение. Предполагаю, что банда нападет еще раз и в более сильном составе. Жду скорейшего вашего возвращения».
Медлить было нельзя. Навьючив лошадей, пригнанных караванщиком, Погребецкий тотчас начал спуск к базовому лагерю.
...К нападению басмачей Головин готовился ежечасно. Однажды ночью, когда проверял посты, часовой доложил ему:
— Какой-то шорох слышал возле большого камня.
Они поползли, тщательно вглядываясь в темноту. Никого не обнаружили, но в душу Ивана Семеновича закралось беспокойство. С утра он снова обследовал это место и увидел смятую траву и царапины на камнях. Командир послал двух бойцов вниз по Иныльчеку на разведку, а сам стал готовиться к обороне. Подобрал укрытие для лошадей.
— Поручите мне сторожить,— вдруг предложил Мирзабек.
— Нет. Ты займешь огневую позицию.
Мирзабек после предупреждения Погребецкого находился под особым присмотром.
Гарнизон «крепости» под пиком Нансена состоял из шести пограничников во главе с Головиным и семерых караванщиков. Каждому, даже старику Набокову, определили место на случай нападения.
И вот из глубины долины послышались топот и какое-то завывание. Впереди скакали два пограничника, посланных на разведку, а за ними с гиканьем неслись басмачи.
— Двадцать, тридцать... пятьдесят,— считает Головин.
Вот разведчики влетели в лагерь.
— Огонь! — подает команду командир.
Четыре бандита на полном скаку упали с лошадей. Остальные спешились, рассыпались по склону. Почему-то смолкла огневая точка, прикрывавшая тропинку, по которой отряд Погребецкого ушел к Хан-Тенгри. Головин бросился туда, и вдруг пуля свистнула над ухом. Командир упал, притворившись убитым. Из-за камня поднялся высокий басмач в новеньком английском френче с «кольтом» в руке. Головин выстрелил в упор. Тогда еще не знал Иван Семенович, что сразил племянника Джантая.