Журнал «Вокруг Света» №07 за 2008 год
Шрифт:
Серебряная чаша — непременная принадлежность арабского всадника. Она имеет форму пиалы, к которой приделана ручка, а к этой ручке привязан красный или зеленый шнурок в четыре фута длиной. Пересекая реку вброд или даже вскачь преодолевая поток, всадник наполняет водой свою серебряную чашу, а затем крутит ее на шнурке так быстро, что ни одна капля находящейся в чаше влаги не падает на землю: при этом вода охлаждается так же, как в самой лучшей испанской алькаррасе.
Это что касается чаш вообще, но вернемся к чаше бея Хусейна. Ямина, стало быть, заявила Хамуду, что выйдет за него замуж лишь
Мун — это прелестный арабский ножичек с острым лезвием и украшенной кораллами рукояткой, которым бедуины довершают отсечение наших голов, подобно тому, как это делали в средние века палачи, когда меч не справлялся с первого раза со своим делом.
Почему Хамуд разделся догола? Прежде всего потому, что обнаженного человека со смуглой кожей нельзя различить в темноте, а еще потому, что собаки — пускай этот факт, считающийся у арабов неоспоримым, попробует объяснить кто захочет или кто сможет — так вот, еще и потому, что собаки не лают на голого человека.
Итак, Хамуд снял с себя все, кроме походного пояса, который он затянул потуже, и, зажав в руке нож, чтобы быть готовым и к нападению, и к защите, переплыл реку, а затем, распластавшись на животе, прополз, точно змея, между вьючными седлами, которые обычно располагают вокруг главной палатки.
Внезапно из палатки выходит мужчина. Хамуд подлезает под одно из вьючных седел, а мужчина садится как раз на то самое седло, под которым прячется Хамуд, и Хамуд узнает в этом мужчине чауша бея. Затаив дыхание, Хамуд замирает. А чауш зажигает трубку и, выкурив ее, вытряхивает тлеющий нагар на спину Хамуда.
Нечувствительный к боли, словно спартанец, Хамуд дожидается, пока погаснет огонь, пока чауш поднимется, пока тень его исчезнет в отдалении, а затем, как только она исчезла, продолжает свой путь к палатке бея.
Там он переводит дух и, подняв голову, видит, что бей спит и все вокруг бея погружено в сон; ползком пробравшись внутрь, Хамуд хватает чашу и ползет назад.
До чего же похоже на историю Давида и Саула, не так ли?
Перебравшись на другой берег реки, Хамуд поднимается и кричит: «Эй, турки, ступайте в палатку бея Хусейна и спросите у него, что он сделал со своей серебряной чашей». Этот горделивый порыв чуть было не погубил Хамуда.
Проснувшиеся часовые бегут к палатке бея и, обнаружив, что чашу украли, стреляют наугад в ту сторону, откуда донесся голос.
Пока Хамуд одевался, шальная пуля раздробила ему ногу. Скорее от удивления, чем от боли, у него вырвался крик. Переправившись через реку, турки находят лежащего в крови Хамуда. Молодого араба доставляют к бею Хусейну, и тот желает узнать причину кражи, а главное, столь безумной отваги. Тогда Хамуд рассказывает о своей любви к Ямине и о желании своей возлюбленной пить из чаши бея.
Бей дает Хамуду двести дуро, дарит ему свою чашу, а затем, велев своему собственному
Три месяца спустя состоялась свадебная трапеза, и Ямина, как она того пожелала, хотя желание ее едва не обошлось слишком дорого бедняге Хамуду, пила из серебряной чаши бея Хусейна.
Арабская женщина, которую эта маленькая история довольно выразительно рисует вместе с ее ужасными и поэтичными фантазиями, занимается собой с одной лишь целью — понравиться своему мужу, и кокетлива она только ради него.
Само собой разумеется, что если она влюбляется в другого, то все ее помыслы обращаются к этому новому возлюбленному; ради него она подвергает себя огромной опасности, поэтому возлюбленный всегда предстает, по крайней мере в ее глазах, самым отважным наездником, самым бесстрашным воином, самым упорным охотником.
Впрочем, поскольку страсть мужчины по меньшей мере равняется страсти женщины, то, если женщина сопротивляется или не любит — а когда женщина сопротивляется, это и означает, что она не любит, — араб мстит за себя клинком: влюбленный араб овладевает предметом своей любви или убивает его.
Само собой разумеется, если муж ревнив, то легенда об Отелло, какой бы ужасной она ни была, все-таки менее ужасна, чем действительность. Однако хитрость почти всегда одолевает ревность.
Несмотря на грозящие неверным женам кожаные мешки, удары ножом и удушение, у арабского народа, более чем у каких-либо других народов, распространена супружеская измена.
Нередко араб бывает влюблен, ни разу не увидев предмета своей любви. Он бывает влюблен в женщину из-за ее осанки, из-за слухов о ее красоте, на основании сведений, полученных от какой-нибудь еврейской торговки драгоценностями, которая видела без покрова это чудо пустыни.
И тогда влюбленный посылает к той, на чью любовь он надеется, аджузу (аджуза — это сводница в Сахаре и в Сахеле), которая пробирается к девушке и описывает ей страсть своего подопечного.
Поскольку мужчины ходят с открытым лицом, женщины их знают. Так вот, аджуза сообщает той, которую она хочет соблазнить, что такойто, сын такого-то влюблен в нее; что это он, тот самый знаменитый охотник, который убил льва; что это он, тот самый отважный наездник, который обуздал лошадь, считавшуюся неукротимой; что это он, тот самый бесстрашный воин, который убил столько врагов в последней стычке.
Затем, если влюбленный богат и если он поручил ей преподнести подарки своей любимой, аджуза соблазняет девушку ожерельями, курре и даже золотыми монетами.
Арабские женщины не стыдятся принимать подарки. Если женщина соглашается на эту любовь, у нее есть три способа назначить свидание: у родника, в шатре или в атуше.
На свидание у родника, где всегда присутствуют восемь или десять женщин, влюбленный является в сопровождении своих лучших друзей, которые поддержат его, если такая затея вдруг обернется опасностью. В подобном случае женщины и друзья понимают друг друга, они образуют защитный кордон, а влюбленные удаляются, исчезая за первыми скалами, в первом лесочке, за первыми кустами.