Журнал «Вокруг Света» №08 за 1995 год
Шрифт:
На «таймене» через лес
И вот снова неожиданность — не указанный ни на одной карте мира левый приток Куэйрас. Не ручей, вытекающий из сельвы, а настоящая река. Наносим ее на нашу специальную карту, которую извлекли из герметичной целлофановой упаковки. И даем речушке название — приток Русский.
Очень хочется исследовать Русский, но на это уже нет ни времени, ни сил. Поднимаемся на несколько сот метров вверх по течению Русского, одной из сотен рек Амазонии, чтобы окончательно убедиться в том, что это действительно полноводная река, а потом возвращаемся обратно — в основное русло Куэйрас.
Мы поднимаемся по реке все выше; пляжи исчезли, бороться с течением с помощью одних лишь весел трудно. Однако ощущение чего-то неведомого, таинственного придает сил...
Река вдруг куда-то пропала. Ее поверхность перекрыли
Белоусову пришлось отложить весло и взяться за мачете — нужно прорубать тропу. Тропу по реке Куэйрос — как это ни странно. Прошло около трех часов, когда сельва неожиданно расступилась, — мы снова оказались в открытом русле. И вздохнули с облегчением: ведь скоро должно было стемнеть, и пришлось бы ночевать в байдарке. И снова над головой светило солнце — плотная завеса густо-зеленого тумана как будто опустилась у нас за кормой.
Гранитные глыбы — первые каменные образования, встретившиеся на нашем пути с того дня, как мы покинули барселусскую пристань. Значит, горы уже близко.
Водопад, вернее порог, довольно велик: суммарный перепад высоты — около пяти метров. Решаем передохнуть у его подножия, на разорвавшей сельву ровной площадке из цельного гранита, на которой не растет ни клочка зелени. А после — брать препятствие «в лоб» и, не разгружая байдарку, протащить ее сквозь беснующийся поток, взбивающий коричневую пену. Александр Белоусов хочет непременно отснять этот эпизод, так что поднимать «Таймень» по нагромождению глыб, затопленных полуметровым слоем воды, нам предстоит вдвоем — мне и Хижняку. С трудом поднявшись на верхнюю грань порога, Саша машет рукой, показывая, что готов-де снимать. И мы пошли. Я волоку байдарку за нос, Анатолий упирается в корму.
Поток сопротивляется, ноги соскальзывают с камней, но все же шаг за шагом мы продвигаемся вперед. Преодолев почти половину пути, натыкаемся на мелководье. Байда плотно садится на шероховатый камень — приходится тащить ее резкими рывками, буквально юзом. Мысленно благодарю Макарова: он проклеил дно велотрубками, иначе шкура «Тайменя» ни за что не выдержала бы таких нагрузок. Чуть выше довольно глубокий желоб — делаю шаг, и вода поднимается выше колена. Чувствую — еще мгновение и меня смоет. Вдруг слышу сверху предостерегающий оклик Белоусова, поднимаю голову и вижу: прижав к себе камеру, хватаясь свободной рукой за торчащую рядом глыбу, наш оператор с трудом пытается удержаться на ногах, борясь с неожиданно накатившей на него волной. Глядя на эту стремительную массу воды, летящую навстречу черным тараном, успеваю подумать, что не устою. В следующее мгновение все смешалось... правда, чувствую, что нос байдарки все еще у меня в руках, и нас куда-то тащит, притирая к валунам. Наконец удается зацепиться ногами за дно и остановить хаотичное падение. Сквозь брызги, заливающие глаза, вижу, как Хижняк, оказавшийся выше по течению на корпус лодки, стоя на камне, изо всех сил пытается удержать вырывающуюся из рук корму... Кое-как выбираемся на берег. Странный сброс воды, чуть не оставивший нас без вещей, продуктов и, что самое неприятное, без видеокамеры, прекратился так же внезапно, как и начался.
В плену болот
Через несколько дней, пройдя за очередные восемь часов менее двух километров, мы поняли, что дальнейшее продвижение вверх по реке практически невозможно. До гор оставалось еще около двадцати километров труднейшего пути.
Посовещавшись, решили идти дальше пешком. Это был очень ответственный шаг: русло постоянно петляет, а частичное затопление делает прибрежный участок практически непроходимым.
Уходим на рассвете. Еще ни разу за все время экспедиции у нас не возникало такого тоскливого чувства: мы прощались с лодкой, как с живым существом, может быть, потому, что сомневались — отыщем ли ее на обратном пути...
Идем уже четыре дня. Несмотря на все надежды выйти в первичную сельву, мы с черепашьей скоростью продвигаемся по затопленному лесу. Кругом вода, иногда доходящая до пояса и выше, булькающий болотный газ, и ни малейшего просвета впереди. Рука механически рубит усыпанные длинными, тонкими шипами стебли молодых пальм, цепкие сети лиан, побеги, напоминающие заросли осинника, и прочие растения, которые никого из нас уже не интересуют. Мы идем к горам — чтобы наконец увидеть свет. Желание во что бы то ни стало выбраться к нагорью становится навязчивой мыслью, словно нас там ждут.
Вероятнее всего, мы забрели в верховое болото Куэйрас. Появилось множество комаров, они гораздо крупнее встречавшихся ранее и к тому же ярко-голубого цвета. Или это только кажется? У Александра и Анатолия начались приступы лихорадки...
Совершенно обессиленные, выбираемся на более или менее сухое место. Привал. Сбрасываем рюкзаки и падаем рядом с ними. Не хочется шевелиться, кажется, так лежал бы и лежал. «Подкрепляемся» из моей трехлитровой фляжки, пуская ее по кругу, — в ней вода из болота, пропущенная через фильтр, с растворенным бразильским фруктовым порошком «юпи» без сахара. Тяжело. А Белоусову с Хижняком тем более: их периодически трясет в лихорадке, да и в промежутках между приступами они чувствуют себя не многим лучше. Меня лихорадка пока обходит стороной, а первоначально избыточный вес, видимо, позволил организму сохранить большую работоспособность за счет сжигания запасов жира. Похудел я, наверное, уже килограммов на десять. Но если мне это только на пользу, то на ребят просто страшно смотреть. Короче, как сказал Хижняк, многозначительно взглянув на меня и Белоусова, «пока толстый сохнет, худой сдохнет».
Пришлось переложить большую часть их груза в мой рюкзак. Взваливаю его на спину с помощью товарищей — одному не справиться. Саша при этом еще ухитряется снимать.
Потом двинулись вперед. Со стороны я, тяжело загруженный, должно быть, являл собой забавное зрелище, о чем свидетельствовали смешки моих товарищей, — видимо, смех, как и надежда, действительно, умирают последними. Раза три упавшие деревья, по которым мы шли, пропустив моих идущих налегке спутников, трещали и ломались подо мной. Причем один раз я даже чуть было не рухнул с почти трехметровой высоты. Чудное зрелище представляла наша группа и в топи: двое бредут по колено в воде, а третий — почти по пояс, и вокруг повсюду — булькающие пузыри болотного газа. За это время я вдосталь наслушался шуток про коротконогих карликов — но не обижался. Да и отшучиваться не имел ни малейшей охоты — при каждом шаге нога проваливалась сантиметров на двадцать-тридцать. Я то и дело терял равновесие и, чтобы не упасть, хватался за свисающие лианы.
На ночь тамбур палатки просто закрепляем на растяжках над незаболоченным участком. Кипятим воду, бросив в нее щепотку кофе. Сахара давно нет, а порцию меда с арахисом едим только по утрам. Но, как ни странно, чувство голода практически не ощущается.
Влезаю под полог палатки, с наслаждением вытягиваюсь, закрываю глаза. Но уснуть мешает странное ощущение — мне кажется, что мои волосы и кожа на руках шевелятся. Первая мысль пугает — я болен и брежу. Откинув усилием воли пелену надвигающегося сна, нащупываю лежащий у выхода фонарь. От зрелища, высвеченного тусклым светом фонаря, часто заколотилось сердце. В ту же секунду я вскакиваю, приподнимая головой безжизненно свисающий верх палатки. Пол у моих ног шевелится — поверх его копошатся термиты, их видимо-невидимо, похоже, они пробрались через неплотно завязанный вход. Термиты не опасны, но спать в живом месиве жирнобрюхих насекомых решительно невозможно. На мой невольный призыв о помощи ребята, сушившие у костра вещи, откликнулись неохотно. Подумаешь, термиты, эка невидаль!.. Они, видимо, не поняли, сколько их здесь. Делать нечего — зажав в кулаке портянку, начинаю расправу. Очень скоро пол палатки покрывается вязкой, жирной массой — оставшиеся в живых несколько десятков термитов вряд ли смогут причинить серьезное беспокойство. И вот наконец я забываюсь мертвым сном.