Журнал «Вокруг Света» №09 за 1984 год
Шрифт:
Говорили по пути о разном: кто поедет в Москву, когда начнутся конкурсы. У Буци во всем была ясность и четкость.
Прощаясь, я спросил:
— Работа-то полегче, чем у отцов, была?
Буци пожал плечами:
— Почему полегче? Просто она другая. А в общем — та же.
Лев Минц, наш спец. корр.
Будапешт — Москва
Дом лесника
img_txt jpg="jpg"
img_txt б="" доля="" рисунок="рисунок"
Помню, на рассвете наша танковая бригада заняла оборону на опушке леса недалеко от деревни Колодезы. Рыть котлован для нашего танка в тот день нам не пришлось.
Меня вскоре вызвали к командиру роты.
— Вот что, Смирнов, придется тебе воевать одному,— сказал старший лейтенант Лепинский, высокий здоровый человек с добродушным лицом.
— Как это? — не понял я.
Не обращая внимания на мое недоумение, ротный развернул на коленях карту.
— Вот смотри, на восток от нас, на северном берегу Жиздры, большой лесной массив. Там, на опушке его, недалеко от реки, дом лесника, от него лесная дорога строго на север, к деревне Алешинке.
Я отыскал на карте маленький прямоугольничек с рогулькой в верхнем углу — условный знак дома лесника.
— Вижу,— сказал я.
— Вот у этого дома надо выбрать удобную позицию, хорошо укрыть танк и стоять.
Помню, я не обрадовался этой новости. В любом деле быть вместе со своими товарищами предпочтительнее. На войне всякое бывает, и уж если что, то на миру, как говорят, и смерть красна. Но приказ надо выполнять независимо от того, нравится ли он тебе.
— Да, чтобы не сбиться, выйди сначала вот на эту дорогу, которая идет от Алешинки прямо к дому лесника,— наставлял меня ротный.
Нет, мы не сбились, я хорошо ориентировался и читал карту. На рассвете тридцатьчетверка остановилась между большими кустами лещины. Холодные мокрые ветки хлестнули по лицу — я стоял в люке башни. В ушах продолжало гудеть. Осмотрелся: вот развилка дорог у самой опушки леса. Впереди метрах в трехстах в низине поднимался густой белый туман. Там и должна протекать река Жиздра. За ней — противник. А вот он, и дом лесника, справа. Это был сложенный из толстых бревен дом, нижние венцы его вросли в землю. Крытая деревянной дранкой крыша поросла серым лишайником. Но в целом дом выглядел добротным и основательным, видно, ставил его хороший хозяин на долгие годы. Дохнуло как-то вдруг мирной жизнью. Немного поодаль от дома — сарай, за ним — аккуратно сложённые распиленные дрова, стожок сена, еще не успевшего побуреть; огород и в нем — несколько разноцветных домиков-ульев.
Туман спадал, и все отчетливей становились очертания прибрежного кустарника. Я сидел на башне и смотрел в бинокль, намечал ориентиры и наносил их на схему, определял до них расстояния. С реки тянуло сыростью, утренний ветерок едва шевелил ветви деревьев, тихо шелестели листья на соседней осине. Предутренняя тишина. Осмотрелся еще раз.
— Что, браток, тихо тут у вас? — обратился он к пулеметчику.
— Пока тихо, птиц вот распугали, ни живой души,— глядя на танкиста, отвечал солдат.
— И давно тут загораем? — продолжал разговор наш стрелок.
— Нет, со вчерашнего дня.
— А видать, не все время тихо здесь было,— заметил Гончаренко, увидев в стороне еще свежую воронку.
— Вечером бросил несколько снарядов.
— Вот это уже хуже. Наверное, пристрелку вел...
Солдаты помолчали. Пулеметчик достал кисет и, насыпая крупную махорку на газетную бумагу, спросил:
— Табачку-то получше нет у тебя?
— Нет, тоже филичевый. Дерет глотку, и только.
Гончаренко пошел к своей машине, а пехотинец бросил уже вдогонку:
— Танкист, надолго сюда?
В вопросе было не просто солдатское любопытство. Как выяснилось, вчера ставили здесь два противотанковых орудия, а потом тут же сняли и куда-то отвели.
— Думаю, постоим,— не очень уверенно ответил Гончаренко, не желая разочаровывать нового знакомого.
Экипаж готовил машину к бою. Гончаренко и заряжающий Василий Федоров — неторопливый, аккуратный и исполнительный человек — чистили и смазывали, проверяли пушку и пулеметы, снаряды и диски. Федоров был родом, помнится, из какого-то подмосковного городка.
— Можно открывать огонь, товарищ лейтенант. Оружие готово,— доложил он спустя некоторое время.
Больше всех в экипаже обычно достается механику-водителю. Вот и сейчас Дедюля копался в моторе, регулировал бортовой фрикцион, проверял, не подтекают ли где вода и масло. Ночные марши сильно изматывали механиков, а мы передвигались только в ночное время. Наш механик Геннадий Дедюля отлично водил танк, просто любил его. Был он человеком молчаливым, даже замкнутым. В свободную минуту он уединялся, чаще сидел в танке на своем сиденье. Однажды удалось разговорить его, и он рассказал о причине своей тоски. В Минске у него осталась сестра, с которой он воспитывался в детском доме. Мысли о судьбе единственного близкого человека и не давали Геннадию покоя.
Федоров и Гончаренко сели в танк и начали вести наблюдение. Механику я разрешил отдыхать, а сам пошел осмотреть ближайшие окрестности. Надо же знать, что тебя окружает, какова местность, где можно наметить запасную позицию, как лучше сманеврировать, если в том будет нужда. Я шел к дому лесника и вскоре увидел идущего навстречу мне старика. Серая косоворотка, видавший виды картуз, степенный шаг — весь облик напоминал добрые времена. Поздоровались.
— Не боитесь? Война-то совсем рядом,— заметил я.— Ушли бы куда-нибудь.