Журнал «Вокруг Света» №09 за 1987 год
Шрифт:
— Но ведь ты не тонула, сознайся? — спросил я Ингу.
— Да, я нарочно упала в воду. И Сорри никогда не простит себе, что не она спасла меня. Но и Габор не такой уж молодец: спасал по команде хозяина. А должен понимать все сам... Кааро — тот мудрый пес! У него первый разряд, высшее достижение для собак-спасателей...
И тогда я подумал: «А почему бы мне не проверить Кааро в работе? К тому же давно собираюсь выкупаться».
Отыскав глазами на реке Кааро, я тоже сел в лодку,
«Где он?» —- искал я ньюфа, крутясь на одном месте, забыв, что должен «тонуть». И вдруг увидел над водой голову вынырнувшего Кааро.
«Кааро!» — обрадовался я. Но пес развернулся и уплыл к хозяину.
«Не удалось перехитрить!» — думал я, медленно возвращаясь. Неподалеку от меня ткнулась носом в берег лодка Арво Маасинга. Он громко смеялся. Кааро же не только ни разу не подошел ко мне, но даже отбегал в сторону, если я приближался к нему.
Возможно, ньюф так и не простил бы мне этого эксперимента, если бы Массинг не предложил побродить по городу.
К вечеру я заметил, что Кааро стал часто поглядывать на чаек в небе.
— Кто там, Кааро? — спросил я, и он впервые за несколько последних часов вильнул хвостом.
— Завтра в шесть утра стянет с меня одеяло,— сказал Арво Маасинг.— Чайки над городом — к шторму. Кааро это знает...
Таллин
Станислав Лазуркин
Ладак: по пути Рериха
Окончание. Начало см. в № 8, 1987 год.
Похвальное слово ладакцам
Ладакцы трудолюбивы. Но в этом их трудолюбии был особый оттенок, который мне не сразу удалось определить. Я наблюдала за теми, кто работал на полях, видела ювелиров, стучащих молоточками по медным чайникам, художников, выписывающих тонкой кистью затейливые линии буддистских танок, погонщиков, уходивших с караванами к далеким снежным перевалам, лам, согнувшихся над длинными ксилографами книг в монастырских библиотеках, дорожных рабочих, чистящих шоссе после очередного камнепада, наконец, клерков, сидящих в конторах над папками бумаг. В процессе этого наблюдения искомое определение возникло как-то само собой и обозначалось словом «радость». Все, кого я видела, работали радостно, хотя окружающая действительность вроде бы повода к этому не давала. Она была сурова и сложна. Каменистая почва полей, крутые тропы перевалов, промерзшие стены домов, трудные поиски дров и топлива, тяжелые снопы ячменя, которые надо поднимать на своей спине туда, где на скалах стоит деревня,— всех трудностей не перечислишь. И все же ладакцы трудились радостно.
Я не видела ладакца, который бы «раскачивался», приступая к работе: они брались за нее сразу и с удовольствием. У них начинали чесаться руки по работе с раннего утра. Они не бросали ее посередине, не доведя до конца. Когда же дело заканчивалось, ладакец несколько ошарашенно взирал на содеянное, и сразу же находил новое.
И при том они пели: пели, когда шли за плугом, когда вязали снопы,
И никто этому не удивлялся. Ибо песня в Ладаке во время работы так же естественна, как «давай-давай» или «взяли» у нас. Песня наиболее ярко выражает отношение ладакца к труду.
Можно было бы перечислить другие качества, достойные похвального слова. Среди них меня удивила и поразила чуткость ладакцев — не просто сочувствие, а умение услышать внутренне другого, понять его состояние и повести при этом себя соответствующим образом. У нас такое умение — крайне редко, в Ладаке — это норма.
Чтобы понять это, надо пройти по узким улицам Ле, постоять у домов-башен, ответить на приветствие встречного. Эти незнакомые люди точно и тонко дадут понять, какое у вас настроение. Если оно неважное, вы начинаете ловить на себе сочувствующие взгляды, в них немой вопрос: «Чем помочь?» Если настроение у вас хорошее, вы общительны, положение ваше на улицах города меняется.
— Джулей, джулей,— слышится со всех сторон.— Как поживаешь? Куда идешь?
И все вокруг улыбаются открыто и весело. Люди радуются, что у тебя хорошее настроение, и хотят его поддержать своей общительностью, приветливостью и дружелюбием.
— Джулей, джулей. Что ты делаешь? Чем тебе помочь?
Как возник в человеке, живущем в маленькой горной стране, этот удивительный тонкий склад души? Что сформировало его? Окружающая природа? Конечно. Высокие снежные горы, каждая складка которых наполнена непередаваемой красотой, горы, которые пробуждают в человеке высокий полет души и мыслей. Между горами и людьми существует полная гармония. Ладакцы еще не занялись их покорением. Они просто их слушают. И слышат. Порой мне казалось, что и горы прислушиваются к людям.
Но горы — это не только гармония, красота и запредельная космическая устремленность. Горы — это суровый и тяжкий труд, требующий сотрудничества человека с человеком, постоянного чувства локтя. Труд учил ладакцев понимать друг друга, проникать во внутреннюю суть другого и не обращать внимания на внешние случайные проявления.
Но так просто в эту внутреннюю суть проникнуть нельзя, даже если вы трудитесь с человеком бок о бок. Для такого проникновения нужен какой-то навык, который формирует традиционная культура. Культура Ладака, своеобразная и древняя, имела сильную духовную традицию. Она формировалась в течение многих тысячелетий, она шла от шаманского бона к буддизму, впитывала в себя богатую народную духовную практику. Труднодоступность Ладака помогла сохранить многое из этого и донести до наших дней.
До поездки в Ладак я считала, что пунктуальность и аккуратность — явление современной цивилизации с ее напряженным образом жизни, извечным недостатком времени, множеством дел и большими скоростями. Но ладакцы оставили нас далеко позади. Если я уславливалась с ладакцем о встрече, то могла не беспокоиться: он появлялся минута в минуту, а чаще немного раньше. И эта аккуратность не зависела от того, кем был этот ладакец.
У меня был план работы. Когда я что-то забывала в этом плане, мне об этом напоминали.