Журнал «Вокруг Света» №09 за 1995 год
Шрифт:
Масаи-Мара, или Визит к вождю Воинственных бабочек
Во время кенийского сафари я попал в заповедную саванну Масаи-Мара. Там я встретился с кочевниками-скотоводами, и более памятных встреч у меня не было за все путешествия по Африке (а я побывал в пяти африканских странах). Слово «Мара» означает равнинную местность, покрытую точками, вероятно, имеются в виду деревья, например, заметная издалека зонтичная акация. Но для меня Мара — это страна масаев, кочующих со своими стадами по всему неохватному пространству
Масаи грабили их караваны, отбирали слоновую кость и отпускали рабов. Предводители масайских родов — лайбоны — облагали чужеземных купцов данью. Хотя военная организация масаев была ослаблена межплеменными войнами, они были еще достаточно сильны в правление вождя Мбатиана, чтобы оказывать сопротивление англичанам. Масаи появлялись негаданно-нежданно среди бела дня и нападали на фермы первых европейских поселенцев в Кении.
И масаи, и туркана, и самбуру, что означает «бабочки», относятся к языковой группе нилотов. Их предки пришли скорее всего, с верховьев Нила. Не зря на египетских памятниках имеются изображения рослых людей с длинными конечностями — расовая особенность нилотов.
Вот с этими самыми высокими на земле людьми мне и довелось повстречаться в Масаи-Мара и даже побывать в гостях в их деревне.
Когда мы пересекали бескрайнюю кенийскую саванну, то слово «Мэра» обретало вполне конкретное значение, и было понятно, почему перед ним стоит «Масаи». Где бы ни появлялась в клубах красной пыли наша машина, всюду мы наталкивались на масаев. По многочисленным тропам, пересекавшим Масаи-Мара, шли от деревни к деревне женщины, увешанные бусами и браслетами, с вязанками хвороста и кувшинами воды. На возвышенностях застыли старики с посохами и молодые воины с копьями, охраняющие стада. Даже когда на берегу реки Мара мы разыскивали бегемотов, из кустов непременно выходили представители этого воинственного племени, предлагая ожерелья, где каждая бусина — фигурки слонов, носорогов и воинов-масаев.
С попытками масаев приспособиться к новым условиям жизни, их изобретательностью в этом отношении мы сталкивались не раз. Но однажды я был сражен наповал... На перекрестке дорог (если в саванне могут быть дороги) между масайской деревней, домики которой (о том; что это совсем не домики, и не круглые хижины-тукули, я расскажу позже) еле виднелись из-за живой изгороди, и лоджей-кемпингов для туристов, я увидел глинобитный сарай. Ну, сарай и сарай, казалось бы, чего особенного! Но на его стене было четко выведено черной краской: «Ole Kupas Hotel». Несмотря на жуткий ветер, который бросал пригоршнями пыль в рот и глаза, я все же не удержался и вылез из машины, чтобы взглянуть на этот «отель» поближе. Толкнув болтающуюся в обе стороны дверь, шагнул через порог в темную комнату. За стойкой стоял... масай, правда, без копья, и бойко торговал пивом и сигаретами. За единственным столом можно было получить бутылку пива, которое, естественно, стоило намного дешевле, чем в туристском отеле «Olkurryk Mara Lodge», но конечно, гораздо дороже, чем в любой лавочке, тем более, что ближайшая забегаловка находилась отсюда в десятках километров. Тут же, около стойки, красовалось объявление о сдаче комнаты, в которую я, несмотря на все свое любопытство, не решился заглянуть.
Не успели мы миновать этот «отель», как по дороге нам стали попадаться группами и в одиночку масаи, словно сошедшие с глянцевых обложек журналов. Хотелось выпрыгнуть из машины и сфотографировать их всех, но наш бдительный шофер Самми, человек из мирного народа земледельцев-кикуйю, не допускающим возражения тоном сказал: «Не высовывайтесь
И тут из клубов пыли, буквально из-под бампера машины вынырнул старик с ребятишками.
— Ладно, можете их снимать. Только заплатите каждому по сто шиллингов, — распорядился Самми.
Обычный старик в ветхом плаще получился у меня на снимке совсем другим. Словно это не он только что брел босым по пыльной дороге; на фотографии он походил скорее на сурового пророка, который, опираясь на посох, ведет свой народ в грозовую даль.
Вслед за ним шли три девицы-подруги, попивая поочередно непонятный напиток из одной бутылочки. Красивые, высокие, в разноцветных платьях с бисерными ожерельями и... бритыми головами. Что ж, современная мода модой, а традиции гораздо устойчивее. На моем снимке всего лишь две девушки: третья отказалась фотографироваться — и не из-за того, что мы «унесем ее лицо», а просто потому, что ей не досталось ста шиллингов.
Мы тронулись дальше, наблюдая из окон машины удивительное зрелище. Навстречу нам двигались по двое, трое и больше масаи в ярких одеждах, кто с палками в руках, кто — с копьями. Вокруг саванна, по которой мчатся стада зебр и антилоп, а вдоль дороги идут и идут хозяева этой неохватной степи, возвращаясь в свои деревни с праздника. Вот и дом на отшибе у дороги, еле заметный за деревьями, вокруг которого еще толпились разноцветные группы масаев. Уже потом мы узнали, что здесь состоялось посвящение юношей в мораны. А как это происходит, нам объяснил старейшина одной из деревень самбуру, народа, родственного масаям.
Занятна сама история нашего посещения этой деревни. Как-то ранним утром Самми подошел к машине с таинственным видом и предложил съездить к самбуру.
— Там будет все: осмотр деревни, танцы, песни. И все это можете фотографировать. Только приготовьте по пятьсот шиллингов. — И королевским жестом он пригласил нас в машину.
И вот мы пылим по дороге через раскаленную саванну в пожелтевших зарослях колючек, откуда нестерпимо хочется вернуться на берега Пуасон-гиро — реки, тоже протекающей по саванне, но на берегах которой можно замечательно провести время за ловлей рыбы или отдохнуть в тени пальм. В мои прекрасные мечтания вторгается голос Самми, рассказывающий о земле самбуру, где днем в сорокаградусную жару опаляет жаркое дыхание суховея, а по ночам пробирает дрожь от холода. В поисках травы вечные странники самбуру перегоняют стада коров, коз и овец с места на место и на вопрос, куда они направляются, отвечают: «Мы охотимся за дождем». И это правда — дождей здесь может не быть целый год.
Самми добросовестно отмечает, что на землях самбуру возникли небольшие поселки, где есть даже телефон и полиция, и все больше детей кочевников посещают школу, но, добавляет он, самбуру не хотят и слушать о разделе их земли, а когда им присылают в виде помощи немного кукурузы, то они не сеют ее, а едят сырой.
Объяснение тут простое: около селений самбуру почти никогда не бывает воды, ну а, кроме того, как все кочевники, они предпочитают мясо. «Овощи делают мужчину мягкотелым», — говорят они.
Вообще, как мы поняли из рассказа Самми, главное для самбуру — соблюдение традиций и крепость духа. «У нас твердые сердца», — важно кивая головами, поучают старейшины. Они подозрительно относятся к чужакам, не доверяют новшествам (делая, пожалуй, исключение для пива и радио: и то, и другое пользуется последние годы большой популярностью среди здешних племен) предостерегают молодых от соблазнов чужой жизни. Те подчас, окончив школу, отправляются в Найроби, чтобы устроиться плотником или даже стать полицейским, но большинство из них все же хотят стать воинами. «Воин, — говорят самбуру, — человек свободный».