Журнал "Вокруг Света" №11 за 1997 год
Шрифт:
Поиск канала был самым большим секретом нашей экспедиции. Мы спешили. Американский атомоход «Наутилус» уже прошел подо льдом Северного Ледовитого океана и всплыл на полюсе в 1958-м. Они отрабатывали задачи ракетной атаки на Советский Союз из-подо льда. А мы? Чем ответить? Вот и мы готовились к войне. Командование заботилось о том, чтобы наши лодки, не встречая сопротивления противника — «мериканцев», так мы их шутя называли, не беспокоясь о противодействии их воздушной и надводной противолодочной обороны, могли действовать свободно. Если загнать лодки с ракетными установками под лед Северного Ледовитого, — полагали наши стратеги, — они, пробив лед, или из естественной полыньи смогут неожиданно атаковать США ракетами. Кто сможет им воспрепятствовать? Никто,
Способ этот не был секретом ни для нас, ни для американцев: нужно найти в океане звукопроводящий канал, то есть такой слой воды, который, отличаясь по плотности от всей другой воды океана, создает условия неограниченного распространения звука. В нем, как в водосточной трубе, звук отражается от стенок и мчится от одного берега к другому на тысячи миль.
Представьте себе подводную лодку с ракетами подо льдом. Задача атаковать один из городов военно-промышленного потенциала США. Как я уже сказал, командир должен знать свое точное место подо льдом. Это место можно определить по расстояниям. В определенный момент, известный штурману, в разных точках океана, также ему известных заранее, под водой взрываются бомбы. Штурман засекает время прохождения звука от того момента, когда бомбы по расписанию взорвались, и тем моментом, когда он слышит взрыв, и получает, при несложных подсчетах, дистанцию до точек взрыва, и определяет свое положение достаточно точно по тем временам.
Но, чтобы звук дошел, необходимо знать, на какой глубине находится звукопроводящий канал. Вот за ним мы и пошли, полезли под лед...
Из Ура-Губы, что на северном побережье Кольского полуострова, мы повернули направо, дошли до Териберского маяка, повернули налево и пошли прямо по меридиану курсом на Северный полюс. Декабрь, ночь, штормило. Но ветер попутный, мы шли по волне, и качка была вполне терпимой. Я последний раз взял пеленги на три маяка, спустился в центральный, нанес место на карту и только записал координаты в журнал, как услышал по трансляции: «Штурмана во второй отсек». Второй отсек на средних лодках-«эсках» — офицерский. Там же кают-компания. Туда мог вызвать меня с вахты только командир... зачем бы это?
Открываю переборку, придерживая тяжелую дверь — люк, привычно сгибаюсь — голова и нога вперед, перехожу во второй. Разгибаюсь и вижу весь офсостав за столом, командир во главе стола. Все улыбаются. Настораживаюсь, не розыгрыш ли какой? Нет, кэпа в хохму так просто не вовлечешь, море ведь... А командир смотрит на меня отеческим взглядом и ласково говорит:
— Садись, штурман, с нами к столу и возьми стакан.
Стакан вина к обеду в море традиция и часть пайка подводника. Как объясняют врачи — для пищеварения. «Наверное, выход решили отметить», — подумал я и сел. А командир говорит:
— Давай, замполит!
У замполита, как в цирке у фокусника, появился микрофон, и он торжественным голосом на всю лодку по трансляции объявил:
— Сегодня штурману исполняется 25 лет, поздравляем его с этой замечательной датой!
И тут я вспомнил, что сегодня 6 декабря 1959 года, и что 25 лет это как раз мне. Я поднял свой граненый стакан и, сделав первый глоток, понял, что это спирт, подкрашенный вином. Я посмотрел на командира:
— Я же на вахте...
Он понял мой взгляд и сказал громко и великодушно:
— Алик поведет, отдыхай! День рождения все же...
Не раздеваясь, не снимая канадки и сапог, надвинув поплотнее шапку на голову, засовываюсь на мое штурманское спальное место тут же в отсеке. Короткий сон, еще одна вахта, еще сон и, казалось проспал меньше минуты, услышал голос матроса:
— Товарищ старший лейтенант, вас штурман просит.
Ногами вперед в отверстие двери протискиваюсь в проход отсека, иду в центральный. Алик уже наверху, кричит мне прямо в открытый люк:
— Поднимайся сюда, сало пошло.
Я
По всей видимости, мы с Аликом молодцы, поскольку прямо по курсу первыми видим тральщик, приданный нам в сопровождение. Мы знаем, он должен нам помогать в выполнении задачи, хотя придан скорее для моральной поддержки, поскольку ни спасти нас, ни помочь чем-либо ни этот корабль, ни какой другой не сможет, если что случится подо льдом. Это нам всем до самого молодого матроса ясно. Но никто об этом не задумывается, и мы радостно отмечаем — первый, пусть самый простой, этап нашего плавания закончен.
— Это надо отметить, — говорит командир.
Ему лет тридцать пять — тридцать шесть, он в звании капитана второго ранга, опытный, совсем седой.
— Будем подходить к тральщику, — продолжает он.
Меня это радует, можно сходить в теплый чистый гальюн, помыться, побриться и вообще почувствовать себя как на базе. Но радость моя омрачается всплывшей в памяти строчкой из секретного приказа-задания на плавание: «Не подходить к тральщику». Теперь я уже не помню, было ли там сказано: «Ни при каких обстоятельствах» или «без крайней необходимости». Но наш кэп немедленно пренебрег указаниями штаба флота и начал маневрировать во льду, чтобы пришвартовываться к тральщику. Тот, кто писал нам инструкцию, был не дурак. Он наверное знал, что во льду швартоваться сложно и что корабль, особенно сигарообразная лодка, не будет вести себя так, как в чистой воде. Мы убедились в этом немедленно. Лодка своим острым форштевнем тут же пропорола корму тральщика, сделав ему пробоину сантиметров двадцать шириной и метра два длиной. Хорошо, что эта часть кормы тральщика нависает над водой и в пробоину не пошла вода. Мы могли его утопить. Командиров, однако, эта небольшая неудача не смутила, и они продолжали маневрировать, пока не пришвартовались друг к другу.
Команде лодки, кроме вахты, было разрешено сойти на тральщик. Все радовались, знакомились с экипажем, смотрели кино и вернулись на лодку только к ужину.
Всю ночь мы били зарядку — заряжали аккумуляторные батареи, а наутро началось первое подныривание под лед. Мы, конечно, готовились к плаванию подо льдом и прочли все имевшиеся на флотах в то время наставления. Помню указания, как надо всплывать из-подо льда: «Лодка из подводного положения должна создать дифферент на корму и всплывая пробить лед форштевнем, образовать полынью и затем уже, отработав назад электромоторами, всплыть в полынье так, чтобы не повредить рубку». На берегу, на базе, этот маневр казался возможным. Во льдах мы сразу поняли, что писавший наставление представления не имел, как в кромешной тьме, подо льдом найти эту полынью, пробитую форштевнем, в масштабах океана — просто лунку, подобную той, что просверливают рыбаки в озере. «Может быть, есть естественные полыньи», — подумал я, недаром же нас снабдили секретным новым прибором — эхоледомером. Прибор был простенький, но важный в нашем плавании, и его тоже нужно было испытать. В отличие от стандартного эхолота, определявшего глубину под килем, прибор показывал толщину льда над лодкой.
Командир скомандовал «к погружению», поднял перископ, и мы без хода начали погружаться. Бух! Вышел воздух из систерн легкого корпуса. Мы погрузились по рубку — позиционное положение. Еще команда — и лодка повисла на перископе. Механик у нас был классный. Так вывесить огромный корабль, чтобы, по закону Архимеда, чуть прибавить объем — приподнять перископ, и лодка всплывет; опустить и она погружается — может не каждый. Нам это удалось сразу. Первый блин получился просто отличный. Командир убрал перископ. Глубина 30 метров. И мы пошли по меридиану на Северный полюс.