Журнал «Вокруг Света» №12 за 1992 год
Шрифт:
— Бедняги! Ну и досталось же вам! — восклицали они.
Рыбацкая деревня, возле которой мы причалили, называлась Ирапой и согласно административному делению входила в штат Сукре. Все женщины, присутствовавшие на берегу, тут же превратились в сестер милосердия и ангелов-хранителей — и самые молоденькие (все без исключения хорошенькие, небольшого роста, но, Боже, до чего же грациозные!), и средних лет, и настоящие старухи. Нас отвели в дом, где повесили пять гамаков, поставили стол и стулья и первым делом намазали нас с ног до головы кокосовым маслом. Мы буквально падали от голода и истощения, к тому же организмы наши были сильно обезвожены. Рыбаки хорошо знали все эти симптомы,
И вот мы растянулись в гамаках, и даже во сне они кормили нас, давая еду понемногу, ложечками. Силы совершенно оставили меня; в тот момент, когда они положили меня в гамак абсолютно голого и обмазанного кокосовым маслом, я погрузился в глубокий непробудный сон, и если и пил во время него, то совершенно этого не осознавая.
Сперва желудки отказывались принимать пищу, и нас вырвало по нескольку раз каждого, но затем дело пошло на лад.
Люди, обитавшие в этой деревне, были ужасающе бедны, но среди них не нашлось ни одного человека, который бы отказался нам помочь. Дня через три благодаря старательному уходу, а также молодости и крепости наших организмов мы встали на ноги. Сначала поднимались совсем ненадолго, затем на несколько часов, и вот уже подолгу просиживали в тени под пальмами вместе с нашими гостеприимными хозяевами. Бедность не позволяла им одеть нас всех сразу, и они разбились на небольшие группы, одна взяла шефство над Гитту, другая — над Депланком и так далее. Оба мне заботилась, наверное, целая дюжина, не меньше. В первые дни они нарядили нас буквально во что попало — старые, изношенные, но безупречно чистые вещи. Затем стали приносить по одному предмету туалета — то новую рубашку, то пару брюк, то пояс, то туфли. Среди женщин, ухаживающих за мной, были две совсем молоденькие девушки, они напоминали индеанок с примесью испанской или португальской крови. Одну звали Табисай, другую Ненитой. Они принесли мне рубашку, брюки и пару туфель, которые назывались здесь аспаргаты — кожаная подошва без каблука, а верх сделан из плетеной ткани. Ткань прикрывала ступню и пятку, оставляя пальцы открытыми.
— Вас и спрашивать не надо, откуда вы. По татуировке видно, что бежали с французской каторги.
Это особенно растрогало меня. Еще бы! Ведь они понимали, что мы были осуждены за серьезное преступление, и тем не менее помогали нам, всячески привечали и ухаживали. Когда обеспеченный человек отдает бедняку свою^ одежду или кормит голодного, это, безусловно, свидетельствует о доброте его души. Но когда бедняк режет испеченную в доме маисовую лепешку пополам и одну половину отдает вам, причем оставшейся ему вряд ли хватит, чтобы накормить всю свою семью, то есть делится буквально последним и с кем — с чужестранцем, беглым каторжником,— это поистине свидетельствует о величии духа.
В то утро все жители деревни — и мужчины, и женщины — вели себя как-то странно тихо. Лица встревоженные, озабоченные. Что происходит? Табисай и Ненита были со мной. Впервые за две недели мне удалось побриться. Ожоги уже затянулись тонкой розовой кожицей. До этого девушки видели меня только обросшим и плохо представляли, сколько мне на самом деле лет. И пришли просто в восторг, когда оказалось, что я вовсе не старик, о чем они тут же простодушно поведали мне. Мне было тогда тридцать пять, хотя выглядел я на тридцать максимум. И в то же время я видел, как эти добрые существа маются и буквально не находят себе места от беспокойства.
— Что случилось? Скажи мне, Табисай, в чем дело?
— Должно приехать начальство. Из Гуирия, деревни, что недалеко от Ирапы. Полиция узнала,
В этот момент в хижину вошла высокая и красивая чернокожая девушка в сопровождении очень стройного молодого человека, обнаженного до пояса и в брюках, закатанных до колен. В Венесуэле цветных женщин часто называют Ла Негрита — нечто вроде прозвища, причем без какого-либо оттенка расовой или религиозной неприязни. Ла Негрита поведала мне следующее:
— Сеньор Энрике, сюда едет полиция. С добром или злом — мы не знаем. И вот мы подумали и решили, может, спрятать вас на какое-то время в горах? Мой брат отведет вас в хижину, ни одна живая душа вас там не найдет. А мы — Табисай, Ненита и я — будем ходить к вам каждый день, носить еду, и сообщать новости.
Я был очень тронут и пытался поцеловать этой благородной девушке руку, но она смущенно вырвала ее и сама поцеловала меня в щеку и лоб.
К деревне галопом подлетела группа всадников. У каждого на поясе с левой стороны, словно сабля, свисало мачете, опоясаны они были широкими патронташами, вооружение довершал огромный револьвер в кобуре. Они спешились. Высокий худой мужчина лет под сорок, с монголоидным лицом, узенькими щелочками глаз и медного цвета кожей, подошел к нам.
— Доброе утро! Я префект полиции.
— Доброе утро, сеньор!
— Эй, вы, люди! Вы почему не сообщили, что у вас тут укрылись беглые каторжники? Мне сказали, что они уже неделю как в Ирапе. А ну, отвечайте!
— Мы ждали, пока они вылечат свои раны и встанут на ноги.
— Так вот: мы сами за ними приехали. Отвезем в Гуирия.
Грузовик скоро будет.
— Кофе? — Да, пожалуй. Мы сели в кружок и принялись за кофе. Я рассматривал лица новоприбывших и не находил в них ничего жестокого или неприятного. Обычные лица обычных людей, привыкших повиноваться приказам, которые в глубине души не всегда одобряют.
— Вы бежали с острова Дьявола?
— Нет. Приплыли из Джорджтауна, что в Британской Гвиане.
— Почему же вы там не остались?
— В тех краях трудно заработать на жизнь.
Он улыбнулся.
— Считаете, что легче здесь, где нет англичан?
— Да. В конце концов ведь мы с вами одной крови — латиняне.
К нам приблизилась группа из нескольких человек. Во главе шел совершенно седой мужчина лет пятидесяти, со светло-шоколадной кожей. В его огромных черных глазах светились ум и незаурядная сила духа. Правая рука покоилась на рукоятке мачете.
— Что вы собираетесь делать с этими людьми, начальник?
— Отвезти их в тюрьму в Гуирия.
— Почему бы не позволить им остаться с нами, жить в наших семьях? Каждая с радостью возьмет одного.
— Это невозможно. У меня приказ губернатора.
— Но на земле Венесуэлы они не совершили ни одного преступления.
— Согласен. И все равно — люди эти очень опасны. Ведь не случайно французы приговорили их к каторге. Мало того, они сбежали без всяких документов, и власти наверняка затребуют их обратно, как только узнают, что они здесь, в Венесуэле.
— Мы хотели бы оставить их в деревне.
— Невозможно. Приказ губернатора.
— Все возможно. Что знает губернатор об этих несчастных? Никогда не стоит ставить на человеке крест, что бы он там ни натворил. В жизни всегда подвернется случай исправиться и стать добрым и полезным человеком для общества. Разве не так, люди?
— Да, — ответили женщины и мужчины хором. — Оставьте их с нами! Мы поможем им начать новую жизнь. Они уже целую неделю здесь, и мы знаем о них достаточно. Знаем, что люди они порядочные.