Журнал "Вокруг Света" №5 за 1998 год
Шрифт:
Ведь только самым въедливым зрителям да вездесущим критикам удалось заметить, что и леса идет к марлину не под тем углом, и разницу в окраске и поведении воды: конечно же, нежные цвета и мягкость Карибского моря не идут ни в какое сравнение с могучей силищей Великого океана — темного, на вид почти стального. Усмотрители дотошные критиканы и мелькающие в кадре лишние лесы действительно тянулись с палубы «Мисс Техас» от других, ждавших удачи снастей. Но все это, так сказать, для посвященных...
Хемингуэй не терял надежды. Киногруппа тоже. Каждый день в 8 часов утра все яхты уже находились в океане. Уходили миль
Так в неустанном поиске прошли 34 дня, а искомый «герой фильма» так и не появился. Становилось ясно, что съемки провалились. Первыми покинули клуб киношники. Четыре дня спустя вслед за ними улетел на Кубу и автор «Старик и море».
Жизнь в клубе и поселке Белый мыс вернулась в свое обычное русло. Но осталась память, и она живет по сей день. Не о суетной и неудачной на ловлю «большой рыбы» киноэпопее, а о большом человеке, первым из всех посетителей «Фишинг клаба» заговорившем на равных и как с равными с рыбаками этого поселка и с теми капитанами, что водили три яхты в поисках желанного, но так и не пойманного марлина...
Хесус Руис медленно нагнулся и поднял с песка длинную, похожую на четки бурую ниточку водоросли.
— Что сказать тебе о нем? — Он задумчиво перебирает листики, внимательно смотрит на каждый из них. — Не знаю, поверишь ли, но для меня эти 34 дня были настоящим праздником. Говорю тебе так не потому, что ты журналист и хочешь что-то написать, а потому, что это — то, что лежит на сердце, как якорь.
Почувствовал я тогда, что могу запросто говорить с великим человеком как с другом, могу излить ему душу. Дон Эрнесто слушал всегда внимательно и сочувственно, и я понимал, что сочувствие это не поддельное. Он как бы понять меня хотел, влезть в мою шкуру, взглянуть моими глазами на наш — для него-то маленький, а для нас, рыбаков, единственный — мир.
— Расскажи, как вы с ним простились.
— Это тоже непросто было. Прощались мы с ним дважды. Сперва после последнего рейса. Поблагодарил он нас всех, кто с ним плавал, пожал каждому руку, для каждого свое особое слово нашел душевное. Мне пообещал вернуться и поймать «самую большую рыбу». А на следующий день вдруг появился у меня в доме, принес несколько больших бутылей со здешним вином.
— Возьми, Хесус, на память, вспомнишь наши деньки, — сказал он. — Мои друзья-перуанцы, — говорит, — начитались в газетах про мою «страсть к алкоголю», вот и надарили мне вашего вина. А ведь ты сам видел, я столько не пью, все это россказни. Возьми их себе в знак моей большой тебе благодарности и нашей дружбы. И повторил: «Мы еще с тобой порыбачим и рыбу большую поймаем. Вот увидишь...»
Хесус горестно махнул рукой, резко вскинул глаза к горизонту, тяжело помолчал, потом пробормотал ворчливо: «Порыбачим»... Эхе-хе. Долго ждал я его порыбачить-то, очень хотел снова выйти с ним и море. Вдвоем. Упорен был, если дон Эрнесто вернется, побьем мы с ним рекорд, поймаем
Мы простились с Хесусом Руисом, и, обогнув небольшую гряду сбегающих к морю скал, я через несколько минут был на месте «Фишинг клаба».
Перед отъездом из Лимы я побывал в газете «Комерсио», где мне любезно предоставили возможность покопаться в архивах тех далеких лет. Нашел я в них и немало снимков того, что некогда было пристанищем скучающих миллионеров и страстных любителей захватывающих схваток с обитателями тихоокеанских просторов.
Здание клуба — двухэтажное сооружение, по современным меркам очень даже скромное — стояло на возвышении, поднимаясь над берегом так, чтобы с любого балкончика можно было окинуть взглядом и простиравшийся у его подножия океан с неописуемо красивыми закатами, и бесконечность уходящего за горизонт золотого песчаного пляжа.
К подъезду вела крутая дорожка, по обоим краям уставленная высокими металлическими шестами, на которые в те годы нанизывались трофеи — высушенные головы и челюсти наиболее крупных выловленных здесь рыб. Небольшой холл был украшен чучелами крупных марлинов и тунцов. Уютный, выходящий окнами на пляж бар со стойкой, обитой золотистым тростником, тоже был увешан охотничьими трофеями, но более мелкими.
Теперь тут шел энергичный капитальный ремонт. Меня поселили на втором этаже, в единственной уцелевшей в хаосе стройки комнате, вручили ключ, и ведро, и керосиновую лампу, извиняясь за то, что в доме пока что не работают ни водопровод, ни электричество.
Я вышел на балкон и долго, словно околдованный, стоял, глядя на гигантский мениск океана, на солнце, готовое нырнуть в его манящую, мягкую перину. Окрепшие к вечеру пенящиеся волны глухо плюхались на песок, отсчитывая мгновения своего, не зависящего от чужих воспоминаний времени. Наверное в этот час все было так же, как и много лет назад, когда на одном из этих балкончиков — уж не на этом ли? — появлялся дон Эрнесто и, я уверен, с таким же восхищением смотрел на распластавшийся перед ним океанский простор, на утомленное за день солнце, на появляющиеся одна за другой первые звезды, на кружева этих, неожиданно ставших сиреневыми волн. Не в один ли из таких романтических вечеров родилось у него название этого клуба: «Терраса над марлиновым бульваром?» Кто знает...
Александр Кармен / фото автора
Кабо-Бланко, Перу
Земля людей: Эдельвейс на ладони
Хорошо, когда не приходится мечтать до старости, и уже в детстве вам предоставляется шанс путешествовать. Тринадцатилетний Алеша мечтал найти эдельвейс. Он грезил о горах, покрытых снегом, крутых головокружительных уступах, между которыми на зеленых полянках растет этот редкий цветок. Десятки книг, кипы журналов стеснили и без того небольшую комнату. И настал день, когда Алеша вместе с отцом отправился туда, где есть и горы, и скалы, и заповедные луга...