Журнал «Юность» №05/2024
Шрифт:
Ясно одно – точно неслучайно едут. Должны что-то знать про Кучкас.
– Кучкас – нора, в небо дыра.
– Дальше-то не суйся, никто не хаживал.
– В Кучкасе побывашь, дак и помирать можно.
За окном показалась река.
Вьется вдоль дороги, извивается, нет бы прямо течь. Дорога была бы короче и легче. Думаю, река часто выходит из берегов – с таким характером разве удержишь.
Начались пинежские леса.
Теперь понятно, почему дорога долго держалась реки: лес до того густой, вглубь уходить опасаешься. Пойма реки все же открытая, доверия больше, куда-то да выведет.
Сначала ехали слишком тихо. Будто сам пазик
Она быстро закончилась. Дожди, видимо, идут впереди нас – грунтовку размыло. На каждой яме заново зубы собираем, но я даже вздремнуть умудрилась. Дурной сон увидела – как раз про зубы. Падают и падают, обратно не собираются.
Проснулась от голоса. Точнее, от голосов – один за другим сплетались в протяжную песню. Я много слышала о песнях с Верховья Пинежья. Кто-то говорит, заунывные, кто-то ни слова разобрать не может и тут же теряется в распевах, а я только успевала за повторами. С ухаба на ухаб – до чего стойкая песня. Взберется на вершину – и обратно. Спускается потихоньку, словно и не хочет спускаться:
На мне век тоска да не бывала,Мне вецор тоска да нападала.Мне вецор тоска да нападала,Во всю ноць молода да не сыпала.Слово за слово крепко держится, не расцепишь. Поначалу бередило меня цоканье, а потом ждать его стала. Хотелось еще какое-нибудь знакомое словецко иначе расслышать, не только «вечер» да «ночь».
Автобус доверху набился песнями. Казалось, молчу только я. Сама дорога пела с женоцками – так они друг к дружке обращались:
– Женоцки, цего ишшо запоем-то?
И тут стало не до песен. Дальше дороги не было. Дождями размыло ручей.
– Женоцки, живо стемнет, цего делать-то?
Вдруг из леса выходит какой-то мужик и прямо на наших глазах ставит мост.
Так и проехали.
– О, это Морозов услужил.
– Да который Морозов-то? В Кучкасе Морозовых, что комаров летом.
– Да кака разница-то, главно, дальше едем.
Ехали дальше.
Женоцки поперешептывались о том, что с Ильина дня ночи темные, картошка растет в голову, а в воде всякая нечисть водится. И снова начали песню.
В северном простореЛесоф темных много,Лесоф темных много,Рек, озер глубоких.А во том, во лесеЗверя-птицы много,Во реках, озерахРыбы того боле.И правду пели-то! Проезжаем озеро, а над ним рыба плещется – одна за другой, прямо над водой как выпрыгнет – и обратно. И по десять штук скачет, и побольше. Видимо, столько рыбы в озере, что не вмещается, вот и выныривает. Бояться-то некого – разве много рыбаков в этих краях, только медведи.
Много ли медведей, не знаю, но волка
Стоит на железной дороге, никуда не спешит. Поезд один раз в день. Остальное время ходи по рельсам сколько угодно.
Но волк стоял.
Железные пути шли выше нашей дороги. Волк доставал носом до неба, которое вдруг на закате очистилось, – небо выглянуло горящее, алое, дикое, будто выкрик перед концом белых ночей. А волк был спокоен и нисколько не боялся, что светлые дни уходят. Может, он был обычный, небольшой, но я запомню его внушительным. Впервые увидела волка. И он увидел нас и долго смотрел вослед.
Кажется, не завыл. Не стал сбивать наших песен, а она и не думала сбиваться.
И тут я расслышала один мужской голос. В автобусе оказался парень, кажется, молодой, несильно младше меня и несильно старше. И голос до того уверенный, как я раньше его не разобрала. Теперь песни будто на нем и держались. А может, женоцки подустали, такая дорога всю душу вынет, а голос тем более.
– Если бы не Илья-то, мы бы давно пропали.
– Наша-то память худа, слова-то, быват, забывам, а Илюша у нас молодец, все песни знат лучче нас.
– Без песни-то разве доедем куда. С песней-то быстрее дома будем.
Последние слова звучали мужским голосом. И тут я засомневалась, какого же возраста этот парень. Говорил он обычными словами, но, как женоцки, с угора на угор катал предложения. Может, вырос в этих местах, вот и говорит по-местному. Вряд ли молодой парень останется в такой глуши.
Имя узнала, но лица не разглядеть, сколько ни щурилась. Парень сидел где-то впереди, да и совсем темно стало. Встретили мы дожди сильнее прежнего.
– Не дорога у нас, направление. Застрянем как пить дать.
И застряли. Сидим в луже, пыхтим, не поем. Ночи пошли холодные, наглые – щелями залезали в дырявый пазик, двери мы даже не думали открывать. Ждали не знаю чего.
– Илья-пророк два часа уволок, женоцки.
Поверю на слово. Может, и правда пару часов просидели в луже, похоже на то. Когда-некогда то ли вода отпустила колеса, то ли водитель вышел да вытолкнул нас.
Что я только не передумала за это время. Бездонные два часа или сколько их там прошло. Сколько бы ни было, в темноте они прошли, разве заметишь их. Это не белые ночи, когда каждый комар на виду. Были где-то недалеко от границы границ – так сказали, и я опять готова поверить.
Знать бы примерно, как выглядит этот Кучкас. Не представляю, что высматривать за окном, вот и мерещится что ни попадя: мельница, и еще одна, кони подальше, коровы. Чего они ночью-то ходят. Спрашиваю, а мне:
– Были-были да сплыли.
И снова заладили петь. Видно, слишком много мне песен для первого раза. Аж голова кружится, и забывать стала, зачем поехала, но куда денешься, слушаю.
Куда мил ни пойде,Миня ни обойде.Куды ни поеде,Мимо ни проеде.В саноцки посадит,По городу прокатит.Горот ни деревня,Орхангильска губерния.