Журналюга
Шрифт:
— Очерк о Кольцове, о фирме «Союз», — сориентировал его Лозовский. — Через Христича.
— Через Христича? — переспросил Степанов. — Но он… Алло, алло!
— Он сейчас генеральный директор компании «Нюда-нефть». Знаешь такую?
— Знаю. На Самотлоре. Но он часто болеет. И не встречается с прессой. Никого близко к себе не подпускает. Года три назад дал большую пресс-конференцию, а потом как отрезало.
— Тебя подпустит. Сошлешься на меня. И Кольцов посодействует… Алло! Ты меня слышишь?
Связь была плохая, в трубке трещало.
— Слышу. Сослаться на тебя.
— Название —
— Да ладно тебе издеваться, — засмеялся Степанов. — Не получится у меня.
— А ты пробовал?
— Нет.
— Так попробуй. В общем, действуй, — закруглил разговор Лозовский. — Твои две полосы.
— Понял, Володя, спасибо. Все бросаю и занимаюсь.
— Давай, ждем!..
День подошел к концу, а никакой подлянки не произошло.
Но предчувствие все же не обмануло Лозовского.
Через неделю Степанов позвонил и сказал, что с Кольцовым встретился, на Самотлор слетал, материал взял, очерк вроде бы вырисовывается, но нужно кое-что уточнить и для этого придется еще раз слетать в поселок Нюда и поговорить с Борисом Федоровичем Христичем, с которым в первый приезд встретиться почему-то не удалось. А еще спустя некоторое время, в один из предновогодних вечеров, когда в загоне отдела расследований под виски с шампанским наперебой травили байки, которые имелись в запасе у каждого бывалого журналиста, на столе Регины Смирновой звякнул телефон.
Она послушала и передала трубку Лозовскому, рассказывавшему историю о том, как в советские времена один его знакомый, собкор ТАСС по Узбекистану, передал в Москву информацию о чабане, подобравшем в горах волчонка, который вырос и теперь вместе с собаками сторожит отару:
— Тебя.
— Зайди, — услышал он голос Попова.
— Иду, — недовольно бросил Лозовский и продолжил, чтобы не прерывать байку на самом интересном месте. — Ну, информашка прошла. Такие в ТАССе любили. Милота, доброта, так поступают советские люди. Получил мой знакомец свои пятнадцать рублей и думать про это дело забыл. И вдруг в Ташкент прилетают два биолога из Массачусетского Технологического института и говорят, что ученый совет выделил двести тысяч долларов для изучения феномена, описанного господином корреспондентом.
— Иди ты! — восхитился Тюрин, всматриваясь в благодушное заспанное лицо Лозовского, розовое от выпивки, и пытаясь понять, правду тот говорит или нахально врет. Журналистский фольклор всегда вызывал его простодушный интерес, вдохновлявший рассказчиков. — Честно — заливаешь?
— Представь себе, нет, — ответил Лозовский. — Ничего поворот, да? Если кто угадает, чем это кончилось, с меня бутылка, — пообещал он и отправился к Попову.
Верхний свет в кабинете главного редактора был погашен, яркая настольная лампа освещала полированную столешницу, на которой, как снег на льду, белел одинокий листок с широкой красной
— Читай, — распорядился он.
Это была служебная телеграмма из Тюменского УВД. В ней сообщалось, что корреспондент «Российского курьера» Степанов во время пребывания в поселке Нюда, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, затеял драку с неустановленными посетителями ресторана «Причал», был избит и выброшен на улицу. Милицейский патруль, обнаруживший Степанова на берегу реки Нюды, доставил его в местную больницу, где он умер, не приходя в сознание. Причиной смерти явилось переохлаждение.
Это была не подлянка. Это была беда.
— Ты понял? — закричал Попов. — Ты все понял? Вот этого я и боялся!
— Помолчи, — попросил Лозовский.
— Поразительная безответственность! Я поручил тебе серьезное дело! А ты передоверил его какому-то алкашу! В какое положение ты меня поставил? Как мне теперь говорить с Кольцовым?
— Заткнись! — гаркнул Лозовский и, прихватив телеграмму, вышел из кабинета.
Поднявшись на верхний, технический этаж «Правды», он долго сидел среди гудящих подъемников лифтов, глядя на праздничную Москву. Радостно перемигивались разноцветные огни на огромной елке на площади возле Савеловского вокзала, по многоярусной эстакаде струились бесконечные потоки машин.
Хрупкое стекло отделяло его от этой мирной жизни.
Тонкое, как граница между жизнью и смертью.
Когда Лозовский вернулся в загон, все уже разошлись.
Тюрин складывал в мусорную корзину пустые бутылки и вытряхивал пепельницы, а Регина протирала бумажными салфетками и прятала в стол до следующего раза стаканы.
— Так чем эта история кончилась? — нетерпеливо спросил Тюрин.
Лозовский посмотрел на него с хмурым недоумением:
— Какая история?
— Ну, про чабана, про волчонка. Про этих, из Массачусетского института.
— Уволили моего знакомца из ТАССа. С треском.
— Да ну? За что?
— Врать надо уметь. Волк, который пасет овец, — это революция в биологии.
— Что случилось? — спросила Регина.
— Не знаю.
— Но случилось?
— Да. Тебе, Регина. Досье на Кольцова и на группу «Союз». Не ту фитюльку, которую ты сделала для Попова, а настоящее досье. В контексте общей ситуации на нефтяном рынке. Кто скупал акции «Нюда-нефти», по какой цене, объемы продаж.
— Мы это и так знаем. «Сиб-ойл».
— Мы не знаем, мы предполагаем, — возразил Лозовский. — А должны знать точно. Тебе, Петрович…
— Понял, — кивнул Тюрин. — Стас Шинкарев.
— Верно, Стас Шинкарев. Кто слил ему информацию о том, что «Нюда-нефть» просрочила платеж по налогам. Кто на него вышел, под каким соусом, почему на него.
— И сколько он с этого поимел, — закончил Тюрин.
— Да.
Регина презрительно фыркнула:
— Шеф, считаем деньги в чужих карманах? Какая тебе разница, дорогая или дешевая эта проститутка?