Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня
Шрифт:
К тому времени, как мой добрый друг капитан Амарал собрался плыть в Англию, мои планы касательно сахарной плантации уже приобрели некоторую определенность. И когда я рассказал ему, что в Лондоне у меня остался небольшой капитал, он дал мне следующий дружеский и чистосердечный совет:
— Сеньор инглезе, — сказал он, ибо он всегда меня так величал, — дайте мне письмо к тому лицу в Лондоне, у которого хранятся ваши деньги, и напишите, чтобы для вас там закупили товаров, да таких, которые находят сбыт в здешних краях, а я, Бог даст, вернусь и доставлю их вам. Но дела человеческие подвержены всяким превратностям и бедам, поэтому на вашем месте я воспользовался бы пока только сотней фунтов стерлингов, что, по вашим словам, составляет половину вашего капитала. Рискните для начала только
Закупив на мои сто фунтов английских товаров по указаниям капитана, лондонский купец переслал их ему в Лиссабон, и он благополучно доставил все мне в Бразилию. Без всяких распоряжений с моей стороны, ибо я был настолько новичком в этом деле, что мне даже не пришло в голову отдать их, капитан позаботился о закупке всевозможных сельскохозяйственных орудий, изделий из железа и домашней утвари, и все это очень мне пригодилось.
Когда прибыл мой груз, я был охвачен нежданной радостью и считал свою будущность обеспеченной. Капитан Амарал также привез мне работника, обязавшегося трудиться на меня в течение шести лет, за которого выложил пять фунтов стерлингов из собственного кармана. При этом он решительно отказался от какого бы то ни было возмещения затрат, и я лишь уговорил его принять малую толику табаку, выращенного мной собственноручно.
Однако злоупотребление материальными благами часто открывает прямую дорогу к самым большим невзгодам; и я не стал исключением из этого правила. На следующий год я добился больших успехов на плантации и собрал со своего участка пятьдесят тюков табака сверх того количества, которое я обменял у соседей на предметы первой необходимости. Все эти пятьдесят тюков, весивших около сотни фунтов каждый, лежали у меня просушенные, в ожидании прибытия судов из Лиссабона.
Само собой разумеется, что, прожив в Бразилии почти четыре года и значительно увеличив свое благосостояние за счет плантации, я не только изучил местный язык, но и завязал знакомства и дружеские отношения с моими соседями-плантаторами; большинство из них не обращали внимания на мои странные ежемесячные периоды затворничества. В разговорах с ними я часто рассказывал им о моих двух путешествиях к берегам Гвинеи и о том, как легко там по бросовой цене купить не только золото и слоновую кость, но и бессчетное число негров-невольников.
Однажды разговор на эту тему зашел в компании моих знакомых плантаторов и купцов, а на следующее утро трое из моих собеседников посетили меня и заявили, что рассказанное мной накануне заставило их хорошенько задуматься. Они обратились ко мне с тайным предложением, сказав, что намереваются снарядить корабль в Гвинею. У каждого из них была плантация, и каждый испытывал острую потребность в работниках. Но так как это было дело противозаконное и по возвращении домой они не смогли бы открыто продать негров, то они надумали совершить всего один рейс, чтобы привезти негров тайно, а затем поделить их между собой для своих плантаций. Плантаторы предложили мне равную с остальными долю негров, и при этом от меня не требовалось вкладывать деньги в это предприятие.
Нужно признать, что такое предложение было бы весьма заманчивым для человека, имевшего собственную плантацию, в которую были вложены значительные средства и которая могла приносить солидный доход, если ее хорошо обрабатывать. Мне же еще года три-четыре следовало продолжать начатое дело, чтобы увеличить свое состояние до трех-четырех тысяч фунтов стерлингов и обеспечить его дальнейший рост, поэтому помышлять о подобном путешествии было величайшим безрассудством.
Но мне, которому на роду было написано стать виновником собственной гибели, невозможно было побороть в себе тягу к странствиям по свету, так что добрые советы моего отца вновь пропали втуне. Я объявил им, что с величайшей радостью приму их предложение, если в мое отсутствие кто-нибудь присмотрит за моей плантацией и распорядится моим имуществом по моим указаниям, если я не вернусь из плавания. Они обещали, и я составил формальное завещание на случай моей смерти, отписав плантацию и движимое имущество моему наследнику капитану
Одним словом, я принял все меры для сохранения своего имущества и поддержания порядка на плантации. Прояви я хоть половину столь мудрой предусмотрительности в вопросе, касавшемся моей личной выгоды, составь я столь же ясное мнение о том, что я должен и чего не должен делать, то, наверное, я никогда не забросил бы столь многообещающее предприятие и не пустился в опасное морское путешествие, не говоря уже о том, что у такого человека, как я, были особые причины ожидать всяких бед от него.
Но я спешил и слепо повиновался не доводам рассудка, но внушениям моей фантазии. Итак, корабль был снаряжен, нагружен товарами, и все устроено по взаимному соглашению участников экспедиции. Я взошел на корабль в недобрый час, 1 сентября 1659 года, в восьмую годовщину того самого дня, когда я уехал от отца и матери в Халл, восстав против родительской власти, да, к тому же, это был последний день полнолуния.
Мое четвертое путешествие, незапертая дверь, кораблекрушение
На нашем судне вместимостью около ста двадцати тонн было шесть пушек и четырнадцать человек экипажа, не считая капитана, юнги и меня. Крупногабаритный груз мы не брали, весь он состоял из разных мелких вещиц, какие обыкновенно употребляются для торговли с неграми: бусинок, стекляшек, раковин, всевозможных безделушек, маленьких зеркалец, ножей, ножниц, топоров и прочей ерунды. В самых деликатных выражениях я объяснил капитану, что у меня периодически бывают «приступы», и в это время мне необходимо в течение ряда ночей побыть, запершись в своей каюте, и что мне будет приятно, если он и члены экипажа не будут обращать внимания на звуки, кои, возможно, будут доноситься из них в такие периоды, так как я очень смущаюсь того состояния, в котором пребываю во время этих «припадков». Это, разумеется, показалось капитану странным, но он не стал подвергать меня расспросам.
В тот же день, когда я сел на корабль, мы направились к берегам Африки. Выйдя в открытое море, мы потеряли из виду землю и держали курс приблизительно на остров Фернандо де Норонха. Следуя этим курсом, на двенадцатый день плавания мы пересекли экватор и находились в Северном полушарии, когда на нас неожиданно налетел сильнейший ураган, сбивший нас с курса. Ветер дул с такой чудовищной силой, что в течение двенадцати дней мы могли лишь нестись, отдавшись на волю судьбы, в ту сторону, куда нас гнала ярость стихии. Не приходится говорить, что на протяжении всех этих двенадцати дней я постоянно был готов к тому, что в любую минуту мы пойдем ко дну.
Впрочем, наши беды не ограничились страшной бурей: один из наших матросов умер от тропической лихорадки, а двоих — матроса и юнгу — смыло волной за борт. На двенадцатый день буря начала стихать, и капитан произвел по возможности точное вычисление наших координат, установив, что мы очутились приблизительно на одиннадцатом градусе северной широты, но что нас отнесло на двадцать два градуса к западу от мыса Сан-Аугустино. Мы находились теперь недалеко от северной части Бразилии, за рекой Амазонкой и ближе к реке Ориноко, обыкновенно именуемой Великой Рекой. Капитан спросил моего совета, куда нам взять курс, поскольку судно дало течь и было порядком потрепано бурей, и он полагал, что нужно повернуть обратно, к берегам Бразилии.
Я решительно восстал против этого. Изучив карты морского побережья Америки, мы с ним пришли к заключению, что до самых Карибских островов не встретим ни одной обитаемой территории, где нам могли бы оказать помощь. Поэтому мы решили держать курс на Барбадос. О том же, чтобы плыть к берегам Африки, не могло быть и речи: наше судно нуждалось в ремонте, а экипаж — в пополнении.
Придя к такому решению, мы изменили курс и пошли в противоположную от побережья сторону, рассчитывая добраться до одного из островов, принадлежавших Англии, где можно было рассчитывать на помощь. Однако судьба рассудила иначе, ибо мы вторично попали в шторм, который отнес нас еще дальше на запад, и мы очутились далеко от торговых путей. Если бы даже мы не погибли от ярости волн, у нас почти не было надежды вернуться на родину, и мы, вероятнее всего, были бы съедены дикарями.