Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня
Шрифт:
Когти зверя бешено заработали, разрывая живот боцмана и разбрасывая его внутренности по всему берегу. Однако Слаадер обратил на эту рану не больше внимания, чем зверь на свою, и занес саблю для нового удара. Зверь отмахнулся от него, как человек отмахивается от мух, и его когти вновь полоснули по телу боцмана, и тот опять как бы ничего не почувствовал.
Слаадер сжал руку в кулак, чтобы ударить зверя, и — о, какая боль! На пальце у него было кольцо из чистого серебра, но он не ведал, какую силу оно придавало его удару, ибо, когда зверь отскочил, он вновь замахнулся
Тогда боцман нанес ему удар здоровой рукой, той, на которой было кольцо, и зверь покатился по берегу, скуля как побитая собака, но это продолжалось всего какое-то мгновение. Он повернулся мордой к врагу и зарычал. Боцман подхватил саблю здоровой рукой.
Слаадер вновь пошел в атаку, и вдруг, совершенно неожиданно, его голова треснула, словно упавшая на землю переспелая дыня. Его тело зашаталось, он еще раз попытался взмахнуть саблей, но свечение его татуировок потускнело, и он рухнул на песок.
В нескольких ярдах от нас стоял Пятница с приложенным к плечу мушкетом. Его выстрел опять попал точно в цель! На мгновение он уставился на зверя, и через закопченные линзы сознания я с радостью увидел, что Пятница воспринимается не как мясо, а как член стаи, которого нужно защищать. И не успела эта мысль, вернее, не мысль, а смутное ощущение, промелькнуть у меня в голове, как я понял, что смотрю на своего слугу собственными глазами, а не глазами зверя. Ноги у меня подкосились, и я повалился на песок неподалеку от обезглавленного тела Слаадера.
— Хозяин! — воскликнул Пятница, метнув свирепый взгляд на труп боцмана-пирата. — Твоя в порядке?
Я чувствовал, как зверь успокаивается во мне, и посмотрел в глаза моему верному слуге.
— Мы в порядке, Пятница, — ответил я. — Мы сейчас в большем порядке, чем когда бы то ни было.
Затем мы прямо на берегу сожгли труп боцмана, и Пятница помог мне добраться до нашей крепости и уложил меня в гамак, в далеком прошлом принадлежавший погибшему помощнику капитана, имя которого я так никогда и не узнал.
Последние приготовления, те, кто остались, спасение
Я спал очень крепко до тех пор, пока не был разбужен неожиданным пушечным выстрелом. Быстро вскочив, я услышал, как кто-то обращается ко мне:
— Губернатор, губернатор! — и узнал голос Бёрка.
Поднявшись на вершину холма, я увидел, что он уже там. Он указал мне на корабль и заключил меня в объятия.
— Дорогой друг и спаситель, — сказал он, — вот ваш корабль, ибо он полностью принадлежит вам, как и все мы и всё, что на нем находится.
Я взглянул на море и действительно увидел корабль, покачивавшийся на волнах примерно в полумиле от берега. Он снялся с якоря, как только Бёрк завладел им, а поскольку погода была ясная, то капитан велел направить его к устью моей речки. Корабль теперь стоял почти напротив того места, где я когда-то причаливал плот, то есть прямо у порога моего дома.
Я уже чувствовал вкус
Бедняга и сам не мог опомниться от радости, хотя она не была для него такой неожиданной, как для меня. Он сказал мне тысячу самых добрых и ласковых слов, стараясь помочь мне успокоиться и взять себя в руки. Однако я был до того взволнован, что никак не мог прийти в себя. Наконец от душевного волнения слезы хлынули из моих глаз, и через некоторое время я вновь обрел дар речи. Теперь настала моя очередь обнять капитана, моего спасителя, и мы оба возликовали.
Мы немного побеседовали, а потом капитан сообщил, что принес с корабля кое-какое угощение, которое не было разграблено во время мятежа. С этими словами он громко окликнул находившихся в лодке матросов и велел доставить на берег вещи, предназначенные губернатору. Подарок оказался таким, словно я собирался остаться на острове, а не уехать с ними.
Во-первых, капитан привез мне целый погребец великолепных спиртных напитков, шесть больших бутылок мадеры, два фунта превосходного табака, двенадцать здоровенных кусков говядины, шесть кусков свинины, мешок гороха и около ста мер сухарей.
А кроме этого, что было в тысячу раз ценнее, он привез мне чистые рубашки, прекрасные шейные платки, башмаки, шляпу и пару чулок, а также один из своих костюмов, почти не ношенный. Одним словом, он одел меня с головы до пят. Для человека в моих обстоятельствах это был очень щедрый и приятый подарок, но как же неловко, непривычно и неуклюже я чувствовал себя в этой одежде, впервые за много лет облачившись в подобный наряд!
По окончании всех церемоний, когда все это добро было перенесено в мои крохотные апартаменты, мы принялись рассуждать, как нам поступить с пленниками. Надо было решить, следует забрать их с собой или нет. Особые сомнение вызывали два человека, которые, по мнению капитана, были неисправимы и упрямы до крайности. Бёрк сказал, что это такие мерзавцы, которые не заслуживают снисхождения. Если бы он и взял их на борт, то только закованными в кандалы и только для того, чтобы отдать их под суд в первой же английской колонии, куда зайдет корабль. Я понял, что капитан не на шутку обеспокоен перспективой пребывания этих негодяев на корабле.
Тогда я сказал, что, если он пожелает, то я попытаюсь сделать так, чтобы эти вышеупомянутые матросы сами попросили, чтобы их оставили на острове, впрочем, предупредив капитана, что это равнозначно замене одного приговора другим.
— Я был бы искренне рад, если бы это получилось, — сказал капитан.
— Ну, тогда я пошлю за ними и поговорю от вашего имени.
И я попросил Пятницу и двух заложников сходить в пещеру, привести пятерых мятежников в мою летнюю резиденцию и сторожить их там до моего прихода.