Зигмунд Фрейд
Шрифт:
В письмах, которые он писал Саломе и Джонсу, чувствовалось, что он знает больше, чем говорит, но он поддерживал заговор молчания врачей. Врачи потом говорили, что боялись, что он покончит с собой, узнав о раке, но это скорее похоже на попытку оправдаться, что им не хватило смелости сказать. Насколько могли судить друзья, этим летом его больше всего печалила смерть внука Хайнца 19 июня в Вене. Его мать Софи умерла за три года до того. У мальчика был туберкулез — еще одна жертва войны.
Отпуск Фрейд провел выздоравливая с родными, которые, предположительно, не знали правды. В августе они были в гостинице «Дю Лак» в Лавароне, высоко в горах, разделяющих Австрию и Италию. Комитет решил встретиться неподалеку, и они
Никто из членов комитета не объяснил, почему они решили поехать за своим руководителем на отдых. Ссоры внутри комитета были серьезнее обычного, но Фрейд дал всем понять, что они должны улаживать свои дела без его помощи. Может, апрельская операция заставила их думать о его смерти и постараться быть поближе?
Тихий доктор Дейч прибыл еще до того в гостиницу «Дю Лак» и, видимо, сказал пациенту, что ему понадобится новая операция, не произнося тем не менее страшного слова. Но мы не знаем, о чем именно говорили, думали или догадывались на вершине горы и у ее подножия. Мы знаем только, что Джонс написал жене в Лондон 26 августа: «У Фрейда настоящий медленно развивающийся рак, и он может прожить еще долго. Он не знает этого, и это страшная тайна». Нам известно и то, что Дейч рассказал обо всем комитету, те одобрили решение молчать, а затем отвлеклись от мрачных мыслей, в частности, осудив Джонса за то, что он якобы назвал Ранка (правда, за глаза) «хитрым евреем». Мы знаем и то, что Анна Фрейд писала Саломе 29 августа: «Вы правы, я бы теперь ни при каких обстоятельствах не бросила его».
Вскоре после этого они с отцом отправились в Рим, где пробыли несколько недель. Фрейд решил поехать туда еще в апреле, когда ему делали операцию, и ему очень нравилось, как радуется Анна, которая видела этот город в первый раз. Но это был всего лишь краткий перерыв. Еще до приезда в Рим, когда они завтракали в поезде, Фрейд укусил корку хлеба и изо рта брызнула кровь.
Возможно, Фрейду было легче притворяться, как и всем остальным. Возможно, ему хоть раз захотелось поддаться настроению окружающих. Наверняка он знал, в чем дело, с самого начала. И то, что он решил взять дочь в Рим, город его мечты, едва ли можно считать совпадением.
Всю жизнь думая об опасных днях и смертельных датах, возможно, он и сейчас решил, что настал предсказанный год, и смирился с этим. Макс Шур сделал предположение, не менее фантастическое, чем некоторые идеи его учителя. Он взял случайное число, которое Фрейд сообщил Флису в 1899 году, «2467 ошибок» (и потом проанализировал, утверждая, что «в мозгу нет ничего случайного и неопределенного»), и предположил, что оно все еще имеет какую-то силу. Разве невозможно, писал Шур, чтобы воспоминание о числе 2467, которое появилось в его мозгу 24 года назад и содержало число, обозначающее его возраст с мая 1923 года, 67 лет, вернулось к нему в виде предупреждения о смерти? Конечно, эти рассуждения смехотворны. Но данная логика знакома любому, кто страдает навязчивым неврозом.
Отпуск закончился, и Фрейду официально сказали правду. Еще один профессор, Ганс Пихлер, обследовал его и подтвердил наличие неоплазма или расширение старого. Пихлер был хирургом, специализировавшимся на ротовой полости, склонным к радикальным методам. Он завоевал репутацию, восстанавливая рты раненых солдат. Когда его пригласили прооперировать Фрейда, он подготовился к этому, проведя репетицию на трупе. 4 октября была сделана предварительная операция, а неделю спустя последовала основная, при которой была удалена вся верхняя челюсть и правая часть неба. Это означало, что носовая полость и рот ничем не отделялись и требовалось что-то вроде огромного зубного протеза. Месяц спустя пришлось сделать еще одну операцию. Фрейд описал свое состояние Сэму в Манчестере как «очень разбитое и слабое».
Операции были страшными,
Все это не помешало ему продолжать принимать пациентов, и 2 января 1924 года он снова начал работать. Он не перестал и курить. Если он не мог открыть рот достаточно для того, чтобы вставить между зубами сигару, он разжимал их прищепкой. Протез должен был плотно прилегать (это и вызывало болезненное давление), так что он вполне мог втягивать в себя воздух, чтобы сигара горела.
В этом новом состоянии он находил утешение в мыслях о том, что он преобразился, стал героем разворачивающейся вокруг него истории. «Ты знаешь, что у эпохи есть характер, который невозможно изменить», — писал он Сэму 20 октября, оправляясь после двойной операции в Ауэрспергском санатории. Ему нравилось считать себя частью истории — и он так и думал почти всю жизнь.
Глава 28. Отступники
Одновременно с раковой опухолью Фрейда постигла другая беда — отступничество, первое по значимости со времен Юнга. Уйти решил Отто Ранк, который уже некоторое время развивал свои собственные идеи. «Сыновьям» Фрейда нелегко было уходить. Ранк пользовался его доверием, и некоторые даже завидовали его близости с Фрейдом, он был обязан учителю карьерой. Когда комитет ужинал в Сан-Кристофоро в тот день, когда они узнали о раке, при упоминании имени Фрейда Ранк залился истерическим смехом. Эта новость вывела из равновесия всех, но особенно друга, замышлявшего мятеж.
Венгерский аналитик, Шандор Радо, вспоминал, как впервые увидел до войны Фрейда — человека с аристократическими манерами, одетого в подбитое мехом пальто, с тростью с набалдашником из слоновой кости в руках. Его сопровождал верный Ранк, «молодой, бедно одетый мальчик, который был взволнован, суетлив и постоянно к нему обращался». Теперь ему исполнилось сорок лет, и он решил, что хватит быть «маленьким Ранком».
Он и Ференци (который сам подумывал об изменениях) вместе писали в 1923 году книгу о психоаналитических методах, где ставилась под сомнение полезность длительных попыток восстановления детских воспоминаний. Вскоре после этого Ранк опубликовал собственную книгу, «Травма рождения», в которой спокойно утверждал, что причиной невроза является шок при появлении на свет и последующие фантазии возвращения в матку, утраченный рай. И лечение следует проводить соответственно этому. Необходимость перерывать воспоминания отпадает, и хорошей дозы анализа в течение пары месяцев вполне достаточно.
Фрейд не спешил с обвинениями. Неужели Ранк может изменить ему? Он пытался принять эту теорию как «самое важное открытие со времен появления психоанализа», но ему удалось только почувствовать обман. «'Родовая травма' Ранка и твои действия, — пишет он Ференци в 1924 году, — происходят от попыток ускорить процесс анализа». Их метод мог стать «путем для бродячих торговцев» — снова нападки на Америку.
Ференци ушел от конфликта, но весной Ранк отправился в Нью-Йорк, где у него были друзья среди аналитиков, которых он учил в Вене (благодаря Фрейду, посылавшему их к нему), и обсудил с ними среди многих вопросов низкую оценку женщин, используя свою теорию, чтобы объяснить, что это бессознательная память мужчин о шоке рождения искажает их точку зрения на женщин. Аналитики платили по двадцать долларов в час — в четыре или пять раз больше обычной ставки, — чтобы обучаться у нового специалиста.