Зигмунд Фрейд
Шрифт:
Глава 30. «Еврей-фанатик»
Летом 1930 года Амалия Фрейд, матриарх, как обычно, отдыхала на горном курорте Бад-Ишль. Она была знаменитостью, пусть и небольшой, в этом городке минеральных источников и врачей, который часто посещала австрийская королевская фамилия (и Паппенгеймы). Старая имперская вилла теперь стала туристической достопримечательностью. День рождения Амалии, 18 августа, совпадал с днем рождения покойного императора Франца Иосифа, и в 1930 году, когда ей исполнилось девяносто пять, она увидела свою фотографию в газете и пожаловалась: «Я тут выгляжу так, словно мне сто лет». Ее здоровье ухудшалось. У Амалии из кровных родственников было семеро детей, четырнадцать внуков и девятнадцать правнуков. Дольфи, которая всегда была с ней рядом, говорят, в 1930 году (когда ей было
Фрейд отдыхал возле Грундльзее, неподалеку, и в августе три раза его отвозили к ней в гости на машине. Третий визит, на ее день рождения, был их последней встречей. Она страдала от боли и была одурманена лекарствами. Коллега Фрейда, Поль Федерн, привез ее в Вену, где она умерла. На похороны в сентябре вместо Фрейда пришла Анна. После этого он писал Джонсу, что чувствует только освобождение от страха, что мог бы умереть до нее, и удовлетворение, что она «освободилась» после такой долгой жизни. «Более, — признался он, — никакого горя», и выразил скепсис по поводу горя, выказанного его братом Александром, «который на десять лет моложе меня». Александр жил богато и был похож на раввина в своей широкополой шляпе и с седой бородой, а также очень сильно напоминал Якоба.
Здоровье самого Фрейда постепенно ухудшалось. В октябре 1930 года он перенес пневмонию. Протез, «это чудовище», постоянно приходилось подправлять, а раз-два в году вырезали или прижигали подозрительную ткань. Фрейд проклинал мучения, которые доставляет ему это устройство, но утверждал, что в остальном его здоровье не так уж плохо.
В европейской политике сгущались новые тучи. На выборах в Германии в сентябре 1930 года национал-социалисты Гитлера получили больше ста мест в Рейхстаге и их партия заняла второе место. Люди по-прежнему спрашивали: «А кто такой этот Гитлер?» Возможно, он был всего лишь перевоплощением венского мэра Люгера, который прославится на день и тут же будет забыт. На Берггассе, 19, похоже, по этому поводу не слишком волновались. Политические прогнозы были мрачными уже много лет подряд, но как-то им удавалось выжить. Фрейд потихоньку жил дальше, как и все остальные. В 1931 году он думал о том, что ему нужна летняя резиденция в городе — в пригороде он подыскал подходящий дом с садом, — и о возникающих разногласиях с Ференци.
Если бы позволило здоровье, он бы посетил город, где родился — раньше Фрейбург, теперь Пршибор, находившийся в стране, созданной в конце первой мировой войны, Чехословакии. Одну улицу города назвали Фрейдова в его честь, а на дом кузнеца повесили табличку «В 1996 году газета „Иерусалим пост“ сообщала, что теперь в этом здании находится массажный салон. Заголовок звучал так: „Место рождения Фрейда предлагает другой вид терапии“.». На этом событии вместо него присутствовала Анна, одетая в шубу и берет, с печальным видом, и прочитала небольшой толпе его слова о счастливом детстве во Фрейбурге.
Теперь зритель, а не участник, он «почти» видел Чарли Чаплина на улицах Вены. Но Чаплин очень спешил. «Он неизменно играет только себя, каким он был в своей мрачной молодости», — писал Фрейд Максу Шиллеру, мужу Иветт Жильбер, и не мог удержаться, чтобы не добавить, что весь репертуар ролей мадам Иветт, от проституток до бесхитростных девушек, несомненно, берет начало в фантазиях ее ранней молодости, — только вот «я знаю, что анализ без желания пациента вызывает антагонизм».
Он позировал без особого терпения молодому скульптору Оскару Немону, которого привел к нему Федерн, «обычно на редкость неспособный открывать непризнанных гениев». Немон был «сухопарым художником с козлиной бородкой» и «восточнославянским евреем», что явно не свидетельствовало в его пользу. Он сделал «из глины — как Господь Бог» голову, которая, как Фрейд вынужден был признать, оказалась «удивительно похожей». Служанка Фрейда пожаловалась, что он выглядит слишком злым. «Но я и есть злой, — отвечал Фрейд. — Я зол на человечество».
Уверенность в будущем пропала. После «Кредитанштальта» лопнули другие банки, издательские дела оказались под угрозой, хотя все обошлось. Гитлер, которому запретили въезд в Австрию, тайком проник в Вену в сентябре 1931 года, потому что хотел побывать на кладбище «Двадцатитрехлетняя племянница, с которой у Гитлера была романтическая
30 января 1933 года Фрейд записал в дневнике: «Гитлер — рейхсканцлер», под неправильной датой — 29-го. Национал-социалисты все еще не имели права управлять страной, но президент Германии, престарелый фон Хинденбург (который сказал. «Я уже одной ногой стою в могиле»), наконец дал себя убедить, что только «этот парень Гитлер», которого он презирал, может навести порядок в стране, охваченной политическим хаосом, и сделал его канцлером, главой правительства.
Выборы, последние в Германии правления Гитлера, были проведены в начале марта, и национал-социалисты стали правящей партией. 23 марта Рейхстаг принял акт, дающий Гитлеру диктаторскую власть, и начался переворот против социалистов, евреев и воспоминаний о поражении в 1918 году. Историк Уильям Шайрер писал: «Гитлер уничтожал прошлое со всеми его неудачами и разочарованиями».
Избиения, убийства и аресты стали в Германии обычным делом. В витринах были выставлены фотографии Гитлера, на каждом столбе развевалась его красно-черная свастика. Штурмовики трубили в свои горны, куда бы ни направлялись, даже если просто на сборы старой одежды. В мае власти сожгли книги на символических кострах в Берлине и других университетских городах. Профессора произносили под указку министерства пропаганды патриотические речи, в то время как студенты жгли костры и скандировали обвинения. Работы Фрейда были преданы огню за их «унижающее душу преувеличение инстинктивной жизни». Он оказался в компании, в частности, Томаса Манна, Альберта Эйнштейна, Эптона Синклера, Эмиля Золя, Марселя Пруста и Гавелока Эллиса.
В огонь попали и материалы, украденные из института сексуальной науки Магнуса Хиршфельда. Сам Хиршфельд, как еврей и гомосексуалист, стал удобной мишенью для национал-социалистов, осудивших «декадентство» старого Берлина. Впрочем, некоторые из гомосексуальных пациентов, истории болезни которых хранились в этом здании, как говорят, были нацистами. Это объясняет, почему институтом занялись так скоро. Сам Хиршфельд бежал еще до начала террора.
Многие евреи вскоре последовали его примеру. Вначале спастись было легко. Эрнст и Оливер Фрейды с семьями жили в Берлине. Оливер, невезучий сын, в 1933 году потерял работу. Сначала он отправился в Вену, потом во Францию и наконец в Америку. Эрнст, более сильный по характеру, уехал из страны в качестве архитектора. Ему помогло принять решение то, что он узнал, будто одного из его сыновей в школе называют «Фрейд-еврей». Возможно, речь шла о Клеменсе, которому в то время было девять лет. Он говорил дедушке: «Для меня все было бы по-другому, если бы я был англичанином». И вот он им стал.
Немногие понимали, что на самом деле происходит. Фрейд говорил об Австрии оптимистически. Он считал, что страна движется к правой диктатуре, но доверял Лиге Наций, которая никогда не позволит законного преследования евреев. «Кроме того, — рассуждал он в письме Джонсу, — австрийцы не склонны к немецкой жестокости». Фрейд был прав насчет диктатуры, насчет же всего остального ошибался.
Вероятно, он не был таким оптимистом, как хотел казаться. «Мир превращается в огромную тюрьму», — писал он Марии Бонапарт. К его возмущению, респектабельный австрийский журналист, Людвиг Бауэр, с которым он беседовал в конце 1933 года, написал статью, где Фрейд выглядел беспомощным стариком, трясущимся от страха и непрестанно повторяющим: «Вы думаете, они выгонят меня, вы думаете, они заберут мои книги?» Это был сфабрикованный образ. В ответ на статью Фрейду пришло письмо от швейцарского психиатра, предлагавшего ему безопасное убежище в «Бургхельцли» в Цюрихе, если это поможет ему справиться с депрессией. Это была старая больница Юнга. Без такого утешения Фрейд вполне мог обойтись.