Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка
Шрифт:
И, несмотря на безысходное положение, голодных и одуревших от непосильной работы пленных, слова Кольки растворялись в дружных репликах и смехе. Смех этот не только не разобщал людей, а наоборот сплачивал и объединял.
Он мастерски изображал узбеков-симулянтов, уклоняющихся от мобилизации и службы в армии. В такие минуты он и вправду походил на эпилептика — закатывал глаза, валился на пол и начинал биться в конвульсиях. Потом садился на колени и, обращаясь к воображаемому начальнику, говорил:
— Табарищ, киминдар! Минэ чашка (т. е. моя шашка) джарджавела, на выдерга не идет (заржавела, не выдергивается), отпусты минэ домой, началник!
Когда же они попадали
Летом 1943 года в Германии появилась фигура советского генерала Власова, обратившегося к русским военнопленным с призывом поддержать формирование РОА. Мне, простому военнопленному, трудно было судить о том, на какой основе договаривались обе стороны. Так как Власов выступал против существующего в Советском Союзе режима, он, естественно, стал предателем. Руководство Вермахта не договорилось с Власовым об организации русской армии в 1943 году. Только летом 1944 года, когда положение немцев на Восточном фронте стало критическим, стороны пришли к взаимопониманию и соглашению. Власов обратился к русским военнопленным от имени комитета освобождения народов России. Власовскому движению была придана политическая национальная окраска. Национальная окраска этих военных формирований позволила Власову собрать под свои знамена русских военнопленных, пришедших в эту армию с благородной, как многим казалось тогда, целью освободить Россию от сталинского режима и Советской власти.
Наши историки определили Власова в число предателей. На фоне взятых в плен других советских генералов, которым немцы предлагали сотрудничество (генералы Лукин, Прохоров, Карбышев) деятельность Власова, действительно, выглядела таковой. Но я не забыл и того, что говорили о нем в военнопленных лагерях: для одних он был предателем Родины, но другие видели в нем человека, спасшего от голода и смерти сотни тысяч пленных, — тех, от кого, как от потенциальных предателей, отказался Сталин.
Допускаю, что среди власовцев были люди убежденные, верившие в великое предназначение РОА, как армии, освобождающей Россию от коммунизма, но основная масса, какую я видел в лагерях и понимал ее настроения, она в армии Власова видела свое избавление от рабства в лагерях и медленного умирания от голода и непосильного труда.
Были слухи, что мундир немецкого генерала позволял Власову не только командовать РОА, но и строго штрафовать немцев за оскорбление чести и достоинств русских солдат и офицеров из РОА. Это поднимало его авторитет среди военнопленных.
Если говорить о моем отношении к Власову, то оно не имело четко выраженной оценки, и объясняю я это тем, что фигура его находилась далеко от пленных, была овеяна различными слухами, былями и небылицами, и отличить в них правду от домыслов было тяжело. Любой режим всегда старается выставить своих противников в худшем виде, — в нашем обществе это было принято за норму, поэтому я с недоверием отношусь к таким характеристикам наших писателей и журналистов. В наших представлениях любой предатель, и Власов в том числе, должен быть носителем всего аморального и преступного. Сам факт вступления пленных в РОА с целью участия в военных действиях и с оружием в руках против своих соотечественников рассматривался как предательство. И, несмотря на то, что у самого было положение не лучше, я осуждал тех, кто из военнопленных лагерей уходил под знамена русского освободительного движения.
Жизнь в плену подчинялась своим законам. За многие месяцы не запомнил ни одной фамилии — сегодня жив, а завтра — нет, только был в Первомайске, а через день-другой
В Германии военнопленные обслуживали постоянные объекты, и изменения в лагерях происходили за счет умерших пленных или «штрафников». Каждый жил своими заботами, о дне грядущем и главной заповедью было правило — «ты умри сегодня, а я завтра».
Пленных увозили в Германию для использования на тяжелых работах и предоставления армии своей рабочей силы. Если секретные объекты требовали сохранения тайны — пленных просто уничтожали. Немцы хорошо понимали, что пленные для Сталина — предатели. Спрашивать за их уничтожение ни сейчас, ни после никто не будет — поэтому создавались благоприятные условия для лагерей смерти и уничтожения миллионов людей.
Откуда же взялся этот безумный «кураж», где кроются его истоки? Почему цивилизованная немецкая нация, с величайшими достижениями культуры и гуманизма, в годы войны предстала оголтелой ордой, попирающей человеческие законы, продемонстрировавшей миру все виды насилия, беззакония и безнаказанности?
Ответ на этот вопрос однозначен.
Режим, пришедший в Германию в апреле 1933 года, стал той благоприятной средой, на которой буйным цветом расцвел фашизм и его злодеяния.
Власовцы принимали участие в боях при отражении десантной операции союзников на атлантическом побережье в Нормандии (второй фронт), а позднее на Восточном фронте, где оказывали упорное сопротивление наступающим советским частям, зная заранее вынесенный приговор.
Двенадцать лет просуществовал национал-социализм, но как велики были последствия — его чудовищные злодеяния и страшные жертвы.
Аппарат насилия гитлеровского рейха был сформирован в своей основе из людей шатких моральных устоев, для которых бесчинства, погромы, надругательства, грабежи были в порядке вещей. Люди эти нагнетали массовую истерию, страх, неуверенность в завтрашнем дне еще до прихода Гитлера к власти, да и потом, когда официально руководство в Третьем рейхе в 1933 году перешло к национал-социалистам. Борьба с коммунистами перешла в свою высшую фазу, и ее исполнители были все те же фрейкоровцы [6] и громилы.
6
Добровольцы свободных формирований ( нем.).
Это один из ответов на вопрос: «Откуда у цивилизованной нации такие зверства и садизм к людям?», и к этому хочу еще добавить слова Гитлера о воспитании молодежи — они проливают еще больше света на природу насилия национал-социализма.
«В моих орденских замках вырастет молодежь, от которой мир содрогнется. Я хочу воспитать жестокую, властную, свирепую молодежь!»
И мир содрогнулся от тех, кто добивал немощных и слабых, стрелял в раненых и контуженных, расстреливал по признакам расовой или политической принадлежности. Все это свершалось перед моими глазами.
Разве можно забыть этот расовый геноцид над евреями?
Лето 1942 года прошло на оккупированной территории Западной Украины. В городе Ровно началось тогда планомерное уничтожение евреев из польских гетто. На протяжении двух с лишним месяцев моего пребывания в военнопленном лагере Ровно — он находился в бывших казармах у дороги, проходящей через железнодорожный переезд, — каждый вечер мимо территории лагеря проезжали крытые машины (похожие на наши «воронки») с евреями из гетто, которых везли на расстрел. Эта процедура чудовищного уничтожения продолжалась около часа.