Зигзаги судьбы. Третья сторона медали
Шрифт:
Марго нервно сглотнула, и Андрей задумался. Когда ночь закончится, Рудольфу будет сорок пять лет. В наше время трудно дожить до такого возраста, мысленно согласился Андрей, но говорить ничего не стал. Говорить осмелилась только Марго.
— Не говори так, Рудольф. Всё будет хорошо.
— Вечно ты со своим «всё будет хорошо»! — Рудольф клацнул зубами и одним залпом осушил чашку горячего, ужасно сладкого чая. — Эти слова не волшебное заклинание, чтобы решать все проблемы в один миг.
— Вот увидишь, ты ещё нас переживёшь, — не отставала Марго. Андрей сидел молча и думал, какие же безнадёжные
— Я не бессмертный. — Рудольф дёрнул верхнюю пуговицу на рубашке, освободившись от ненавидимого им высокого воротника, и взъерошил рукой свои чёрные, как смоль, волосы. Марго уставилась на него, как на сумасшедшего.
— Всё будет хорошо, — не унималась она. Андрею было больно видеть, как не хочет она разочароваться в своих словах, как ей нужен Рудольф. Она не должна видеть всё это, подумал Андрей, перебирая в голове даты и месяцы. Нужно идти. Идти, куда глаза глядят, и не попадаться Рудольфу на глаза. Он сам должен принять решение — Андрей понял это по его красным глазам.
Марго натянула на себя свою алую шапку, они оделись и вышли из пропахшей сладким чаем и капустой квартиры, не помыв за собой чашки — Рудольф ненавидел, когда гости моют за собой посуду, и всегда занимался этим сам, предварительно выпроводив друзей из своей затхлой квартиры.
Глава 3. Цветы
О синих волосах Сашеньки ходили легенды. И вообще о Сашеньке в целом. Андрей не раз слышал от знакомых городские байки о том, что Сашенька — ведьма, и потому перекрашивает свои волосы в разные цвета, что не хочет быть узнанной людьми, ведь у всех ведьм, конечно же, рыжие волосы. Поэтому летом Сашенька красила волосы в зелёный, весной — в фиолетовый, зимой — в чёрный, а осенью — в синий. Она никому и никогда не объясняла, зачем это делает, и даже её режиссёр в городском театре, где она служила, не был против — Сашеньке всегда находилась роль сумасшедшей, полоумной, неадекватной, психически нездоровой или просто слишком весёлой девушки, которая любит красить волосы и слушать громкую музыку. Сашеньке все эти характеристики не нравились, но она молча переносила все тяготы актёрской жизни и продолжала служить в театре в свои двадцать лет и два месяца. Так и жила она, известная всему городу как Сашенька-Ведьма, Ведьма Саша или просто Ведьмочка.
Она подошла к ним на Цветном бульваре, который в Долгий день пестрел хризантемами, тюльпанами, лилиями, орхидеями, подсолнухами, шиповником, зимними розами и другими цветами, не слишком привычными для Белой Норды. Как правило, их выращивали в специальных оранжереях на западной окраине города, на левом берегу Холодной реки. Теперь же Цветной бульвар опустел и весь был покрыт тёмными пятнами — лужами от прошедшего несколько часов назад дождя. Вышедших на бульвар Андрея и Марго встретили брошенные прилавки и пустые скамейки, наполненные дождевой водой мусорные контейнеры и опавшие лепестки цветов.
— Может, цветов теперь никто не увидит до конца ночи, — проговорила вдруг Марго голосом, полным нескрываемого интереса. Андрею иногда хотелось купить у неё хоть каплю уверенности в завтрашнем дне, хотя бы две капли осторожности
— Цветы! Повсюду цветы! Здесь были цветы! — кричала куда-то в небо и в окна домов Сашенька, когда Марго тронула её за плечо. — Здесь были цветы! — вскрикнула она ещё раз, прямо в лицо Марго, а потом снова то же самое, но уже Андрею.
Сашенька наклонилась к земле и подобрала лепесток белой лилии, испачканный в дорожной грязи Цветного бульвара. Вновь пошёл дождь, и Андрей уже не понимал, что течёт по лицу Сашеньки — капли дождя или её собственные слёзы. Её синие волосы развевались на холодном ветру, странный костюм с шерстяным жилетом походил на вздувшийся мешок с картошкой. Марго обняла её, пытаясь успокоить, и Андрей вспомнил, что и сам всегда успокаивается в объятиях подруги, тёплых и полных бесконечного света. Что может быть лучше объятий?
* * *
В городском театре уже не было темно — после заката прошло достаточно времени, и техники-осветители расставили по всем залам и коридорам огромные канделябры с восковыми свечами. Приятный тёплый свет, более живой, чем свет электрических ламп уличных столбов, помог Андрею согреться, а Сашеньке — успокоиться. В театре она всегда была спокойной и собранной, что бы не происходило у неё на душе. Здесь она жила чужими жизнями, и у неё не было времени на собственные переживания. Андрею, да и Марго тоже, но меньше, чем ему, всегда нравилось смотреть спектакли, в которых она играла. Настоящий талант двигал девушкой в те минуты, когда она выходила на сцену в образе рабыни или бежавшей из-под венца семинаристки.
— Мы ставим сейчас Кериофиса в оригинале, — заявила успокоившаяся Сашенька, в стотысячный раз прогуливаясь с друзьями по коридорам театра. — На старом языке все слова так интересно звучат!
— А скажи что-нибудь! — заворожённо попросила Марго, подарив Сашеньке ещё одну возможность почувствовать себя счастливой. Но молодая актриса не поддалась искушению, и только уверенно отвертелась, мол, нечего слышать актёрские реплики до премьеры, потом всё увидите.
— Кериофис в двадцать пять лет уехал из отчего дома… Кериофис выращивал виноград у скал Ледяного утёса… Говорят, Кериофис приказывал своим ученикам собирать волосы, если таковые имелись… Кериофис был беден и добр… Кериофис прославился на весь мир.
Длинная повесть Сашеньки о достижениях Кериофиса всё не заканчивалась и не заканчивалась, и Андрей слушал вполуха. Им овладела странная сонливость, вызванная не то прошедшим дождём, не то выпитым у Рудольфа чаем, не то игрой восковых свечей. Огненные отблески казались солнечными лучами, если не присматриваться к ним хорошо, и Андрею стало немного радостно — можно каждый день приходить в театр и наслаждаться солнечным светом. Мысль шла за мыслью, но Андрей никак не мог представить, что завтра он не увидит дневного солнца. И послезавтра, и через неделю, и через месяц. Солнца больше нет, и он увидит его только через двадцать лет, когда жизнь переменится целиком. Всё изменится, и новое солнце уже не будет прежним. Тем солнцем, что он видел в девятнадцать лет, когда стоял рука об руку с любимой Марго и смотрел на холодный розовый закат.